Методические материалы, статьи

Василий Александрович Крылов

Прошли десятки лет, как нет на свете Н.К. Кольцова, П.П. Лазарева, С.И. Вавилова, О.Ю. Шмидта. Для меня они живут лишь в призрачном, вечернем свете прошлого времени.

А Василий Александрович знал их, слушал их лекции. С.И. Вавилов и О.Ю. Шмидт знали его, и он сохранил от этого знакомства яркие впечатления и благодарность.

Накануне 90-летия

Мы знакомы с В.А. более тридцати лет. Сейчас ему почти девяносто! Он поступил в МГУ в 1930-м — в год моего рождения.

Мне говорили, что когда-то это был самый талантливый выпускник физфака. Он — сын крестьянина-бедняка, как раз тот, для которого была совершена Октябрьская революция. Но он был истинно талантлив и самобытен и потому несовместим с советской властью.

На красных плакатах лозунг: «Советская власть — власть рабочих и крестьян»! Это была ложь.

Крестьяне были уничтожены как класс во время коллективизации. «Деклассированные» их остатки были закрепощены в колхозах — у них не было паспортов, они не могли свободно выбирать место работы, они не были хозяевами производимой ими сельхозпродукции — обязаны были сдавать ее государству и получали нищенскую оплату по «трудодням» (Мы все очень быстро забываем…) Без паспортов нельзя было уехать из деревни в город, чтобы устроиться там на работу. Чтобы поехать учиться «в город», детям колхозников нужно было особое разрешение-справка. Разрешение, зависящее от произвола местных начальников.

Дом бедняцкой семьи Крыловых

Нет, не был Советский Союз государством рабочих и крестьян. Талантливые выходцы из семей беднейших крестьян и потомственных рабочих подвергались такой же дискриминации и репрессиям, как и все прочие. В очерках о Н.А. Козыреве, В.П. Эфроимсоне, В.Н. Дегтяреве и В.С. Зотове рассказаны судьбы людей, которым репрессии не дали реализовать незаурядные свои таланты. К ним примыкает жизненная история Василия Александровича Крылова.

В.А. был 14-м (!), младшим ребенком в бедной крестьянской семье Александра Филимоновича и Дарьи Андрияновны Крыловых. Из четырнадцати выжило шесть. Они жили в селе Большая Сакма Саратовской губернии. Отец был грамотный и читал детям вслух разные книги. Мать могла лишь поставить свою подпись печатными буквами. Дети стремились к знаниям. Старший, Филипп, стал сельским учителем. Прохор защитил диссертацию по физике Солнца. Капитолина была учительницей, Павел погиб в 1941 году. У Василия оказались редчайшие способности. Отец читал им стихотворную «Историю Государства Российского от Гостосмысла до наших дней» А.К. Толстого, и пятилетний Василий по слуху выучил ее наизусть. А потом взял книжку и, зная заранее все слова, научился читать. Уникальная память и любознательность сохранились у него на всю жизнь. Я записывал его рассказы в 1999 году — ему было 88 лет, он помнил все стихи: имена, события, математические и физические формулы.

Семья Крыловых. 1921 год. Василий – впереди, между отцом и матерью

Отец и старший брат Филипп были настроены революционно. За что еще в 1906 году попали в тюрьму. Революционные идеи всеобщей справедливости им внушил сельский учитель Иван Павлович Ложкин. В советское время Ивана Павловича расстреляли, заставив сначала выкопать себе могилу. Во время Гражданской войны отец вместе с другим братом, Павлом, пошли воевать в дивизию Чапаева. Когда, после гибели Чапаева, отец вернулся домой, сказал: «Какую же ужасную власть мы себе завоевали…» — и больше воевать не пошел. А Павел пошел. Воевал с Врангелем, попал в плен, был нещадно бит там шомполами, но сумел бежать и снова ушел в Красную армию… После революции отец стал первым председателем коммуны.

А в 1921-1922 годах наступил страшный голод в Поволжье. Первым стал слабеть опухший от голода отец. Он сказал младшему сыну: «Там у меня есть припрятанные патроны. Из них можно взять капсюли и порох для охотничьего ружья». Одиннадцатилетний Василий сумел все сделать и стрелял ворон, грачей, кого придется — спас свою семью. Все, кроме отца, пережили голод. Отец умер в 1922-м.

В сельской школе Васе нечему было учиться, и старшие братья и сестры пристроили его в школу ближайшего города Пугачева. Там были хорошие учителя. Особенно по химии и литературе. Учитель химии говорил: «Ты у нас будешь вторым Менделеевым!». Учитель литературы полагал, что В. Крылов — «второй Достоевский». Последнее мне очень важно. Этот деревенский мальчик был очень литературно начитан. Он читал не только Достоевского, но и Шекспира, и Байрона, и русских поэтов. А кроме того, читал популярные книги по физике, химии, биологии. Он знал (и не одобрял!) идею Аррениуса о занесении жизни на Землю из космоса. Ему казалось, что дело в особых молекулах. Его соученик, мальчик из интеллигентной семьи, был математическим талантом. От него он усвоил основы высшей математики настолько, что потом это сказалось на первом курсе университета. (Этого классово чуждого юношу впоследствии не приняли в университет, и Василий помогал ему устроиться на работу лаборантом.)

Ему нравилось популярное изложение теории относительности Эйнштейна, которую никак не мог принять их школьный учитель физики. Наверное, он был не самым тактичным учеником в этой школе, и учитель физики не любил его.

По всем признакам он подходил советской власти. Он поехал в Москву, чтобы поступить в университет.

Крылов в университете

У него была четкая цель узнать, как устроены «живые» молекулы. Подумав, решил, что для этого подходит физический факультет МГУ. Был 1930 год. На экзамене по физике он заметил ошибку в условиях задачи. Решил, что это подстроено нарочно, подошел с протестом к преподавателю. Тот изумился и поставил ему высший балл, ничего не спрашивая. На физфаке С.И. Вавилов посоветовал ему пойти работать в лабораторию рентгеноструктурного анализа, где под руководством Сергея Тихоновича Канабеевского изучали металлы. В.А. хотел изучать биологически важные молекулы. Однако он решил освоить здесь методы.

Я бы сделал здесь остановку. Именно в эти годы в Англии и Германии начали исследования строения биологически важных молекул методом рентгеноструктурного анализа. Там работали в будущем знаменитые люди — Дж. Бернал, отец и сын Брегги и их последователи.

Там, в этих лабораториях, были сделаны открытия, изменившие наш взгляд на мир: после многих лет работы была открыта трехмерная структура первых белков, была открыта «двойная спираль ДНК», сотрудникам этих лабораторий было присуждено несколько Нобелевских премий.

Сложно движение к «сияющим вершинам науки». Вот сын крестьянина-бедняка Василий Крылов начинает восхождение. Движимый самобытной мыслью, талантливый и целеустремленный. Помогите ему боги, если вы есть! Не мешайте люди. Помоги ему «родная советская власть»!

Студент Крылов явно выделялся среди своих далеко не заурядных однокурсников. Были среди них достигшие впоследствии больших степеней — Е.Л. Фейнберг (академик), В.Л. Гинзбург (академик), М.В. Волькенштейн (член-корр.), А.И. Китайгородский, Э.И. Адирович, было немало менее замечательных, менее образованных, зато более политически грамотных студентов. Выделяли его и преподаватели. Он «впитывал» лекции О.Ю. Шмидта и сказал мне недавно, что это был лучший из всех им слышанных лекторов и замечательно привлекательный человек. Он сказал, что я, приведя изложение спора П.П. Лазарева и О.Ю. Шмидта о книге Чижевского, поступил очень плохо. И я обещал ему, сколько удастся, исправить эту ошибку. Он сказал мне, что это субъективное изложение — запись спора, сделанная Чижевским со слов П.П. Лазарева. О.Ю. Шмидт был в трудном положении на посту главы Госиздата. Вскоре он был отставлен от этой должности, поскольку полагал, что ряд высказываний Ф. Энгельса о науке в свете новых данных нуждается в корректировке. По мнению В.А. Крылова, О.Ю. Шмидт отправился в северные морские экспедиции (на «Александре Сибирякове» в 1932 году и затем на «Челюскине» в 1934-м), чтобы избежать репрессий. Не могу судить. Но то, что Шмидт после этого стал народным героем — хорошо помню. Но то, что, следуя партийным директивам, Шмидт травил Н.К. Кольцова — тоже правда.

В.А. слушал лекции С.И. Вавилова и вспоминает беседы с ним как большое событие в жизни. От С.Т. Канабеевского Крылов получил задание. Недавно было показано, что электроны, в самом деле, ведут себя то как частица, то как волна. Волновые свойства проявляются в их дифракции и интерференции на подходящих кристаллических решетках. В лаборатории еще никто этого не видел. Нужно было построить электронный дифрактограф. Студент 2-го курса берется за эту задачу. Это казалось дерзостью. Он освоил стеклодувные работы и многое другое. После долгих месяцев трудов электронограф был готов и работал. Крылов был оставлен в аспирантуре. В той же лаборатории работал аспирант, впоследствии профессор Марк Моисеевич Уманский, он дружески помогал Крылову.

Накопилось множество уникальных результатов. Уманский сказал, что по ним вполне можно защитить диссертацию. Крылов «скромно» ответил: это все лишь подготовка к будущей нобелевской работе по биологическим молекулам… Так получилось, что две статьи, написанные и вышедшие в свет в 1936 году от имени двух авторов — Уманского и Крыло-ва, — единственные публикации В.А. Крылова по избранной им профессии. При создании электронографа В.А. понял, что на сходном принципе может быть создан электронный микроскоп. Он немного опоздал — за четыре месяца до него идея электронного микроскопа была опубликована.

«Классово свой», В.А. Крылов был слишком самобытен. 30-е годы — годы массовых арестов и казней. Крылов говорит: «Арестовывать и дурак может, нужно уметь руководить». Эти слова — был написан донос — достаточное основание для НКВД. Еще один повод — студент Михайлов с восторгом читает в газете стихотворение в поддержку репрессий. Крылов говорит, что это никакая не поэзия. Байрон — вот это поэт! Михайлов кричит: «Ах, ты защищаешь врага народа Байрона, а советских поэтов поносишь!». Было принято постановление: «Исключить Крылова из комсомола за защиту Байрона и других врагов народа». Постановление это не было утверждено общеуниверситетским собранием. Однако из университета пришлось уйти. Крылов перешел на работу в Пединститут имени К. Либкнехта на кафедру А.Н. Зильбермана. Он надеялся быстро защитить диссертацию по структурам органических молекул и перейти к главной теме — структуре биологически важных молекул.

В.А. Крылов был арестован 23 октября 1938 года. Ему «дали» 5 лет заключения в концлагере. Через 5 лет, когда кончился срок, шла война, и он до 1946 года оставался в ссылке. При освобождении ему показали «дело»: в нем было пять доносов — оснований для ареста. Самый страшный был написан его однокурсником, «душой общества», общительным и веселым. Он сообщал, что Крылов организовал антисоветскую организацию, куда пытался вовлечь и автора доноса. Михайлов доносил о Байроне. Секретарь комсомольской организации — об антисоветских настроениях. Автор одного из доносов, увидев Крылова после освобождения, бросился к нему в слезах — его заставили написать под угрозой ареста, а он взял тогда к себе сына арестованного друга. Зато он постарался написать ничего не содержащий донос…

Антисоветская организация — значит следователи должны выявить ее, всех участников, все планы. В.А. знал, что для этого применяют «физические воздействия». Он «признался», что организацию он лишь задумал, но создать не успел, а хотел вовлечь в нее как раз автора главного доноса — он легко узнал его почерк. Ему дали «всего» 5 лет. Первые полгода в одиночной камере. Он просил, чтобы его оставили в ней, надеялся на возможность научной работы. Его отправили по этапу в лагерь (Княжпогост). Не буду пересказывать историю его мучений и приключений. Наша литература полна ими. В лагере он почти не был на общих работах — был электромонтером, машинистом, фотографом, киномехаником, рентгенотехником. И потому выжил. Особенно ценной была эта последняя специальность. Он работал в лагерной больнице и после пятилетнего срока, будучи ссыльным. Парадоксально, но «вольному ссыльному» материально жить было иногда труднее, чем заключенному. Не было еды, одежды, жилья. Его спас замечательный человек, также заключенный, Владимир Евгеньевич Соллертинский. Он, высококлассный инженер, ведал системой связи лагерей. В.А. был зачислен на работу к нему механиком связи. (Иван Иванович Соллертинский — выдающийся музыкальный критик — герой рассказа Ираклия Андроникова «Первый раз на эстраде». Имел ли В.Е. Соллертинский к нему отношение, В.А. Крылов не знает. Он сказал мне, однако, что В.Е. готов был преодолевать большие препятствия, чтобы иметь возможность услышать классическую музыку…)

Некоторые краски из жизни Крылова в ссылке дает его рассказ — один из многих его рассказов.

Брук-Левинсон (Рассказ В.А. Крылова)

В условиях Севера, в заключении встретить физика — человека одинаковой специальности — это такая же радость, как встретить родственника. К тому же я всю мою жизнь питаю симпатии к «очкарикам». И среди моих друзей — их большинство. И вот в дверях поликлиники я сталкиваюсь с «очкариком». Он выбивает у меня из рук книгу, наклоняется, поднимает ее, видит ее заглавие и восклицает: «Как, вы физик? Вот замечательно! Я тоже физик». Мы знакомимся. Его фамилия Брук-Левинсон. Основное впечатление от него — интеллигентность. Никакая ватная телогрейка не скрадывает его интеллигентности. Чуть-чуть выше меня и года на три моложе. Но, возможно, он просто выглядит моложавее меня благодаря своей интеллигентности. Как его зовут, я уже забыл за полсотни лет. И кажется, он ленинградец и электронщик по специальности. «Вы знаете, у меня радость, — его лицо сияет от радости и гордости, — мне прислали мою диссертацию. Приходите, посмотрите». — «Охотно! Договоримся на вторник. Завтра, в воскресенье, я иду в деревню за картошкой, в понедельник я на дежурстве, а во вторник давайте встретимся». «Картошка» вызывает у него эмоциональный всплеск: «А вы знаете, я завтра тоже иду за картошкой. Вы в каком направлении?» — «Я в Шошку». — «А я в Половники». Мы прощаемся, оба довольные новым знакомством.

Уже два месяца, как мое рабство вступило в новую фазу. Пять лет, указанных в приговоре, закончились. Но «Согласно директивы 152 параграфа 2, закрепить за лагерем до конца войны». Я закреплен, не имею права передвижения, а «свобода» выражается в том, что «живи, где сможешь, питайся, как сумеешь». С квартирой мне случайно повезло: я живу в кабинке 1,5 х 2 метра, но с телефоном — я механик связи, и нужно, чтобы меня можно было вызвать в любой момент. А с питанием у меня совсем плохо. Я и в прежней фазе питался кое-как, а эти два месяца уже совсем на пределе.

На следующий день, в воскресенье, я поднимаюсь в шесть часов, беру лыжи и выхожу. Позавтракать у меня нечего, я и вчера уже не ужинал. У меня нет ни куска хлеба, ни картофелины, абсолютно ничего съестного! Тараканов у меня нет. Им у меня нечего делать.

До Шошки — 16 километров. Я не иду, а плетусь целых три часа. Я голоден. И я надеюсь только, что в Шошке я смогу как-нибудь позавтракать. И там меня ждут три ведра картошки. Я несу с собой почти новые ватные штаны, единственный мой оборотный капитал. И обмен уже договорен с одним жителем Шошки. Я прикидываю, на сколько я могу растянуть эти три ведра.

И вдруг моя обменная операция терпит неожиданный крах. Жена накладывает «вето» на договоренность мужа: «Нет картошки. Всю променяли. Самим есть нечего». И я, обойдя всю деревню, с величайшим трудом смог выменять два ведра вместо трех, на которые так надеялся. И моя надежда на завтрак терпит полный крах. Во всей деревне я не смог выпросить куска хлеба и даже не смог упросить сварить моей картошки.

И дело не в том, что жители плохо живут. Но этим двум-трем голодным деревням голодные заключенные уже осточертели. Некоторые заключенные обменивают, некоторые попрошайничают, а некоторые воруют.

Делать нечего. Я привязываю картошку к лыжам, как на санки, бечевку для импровизированной лямки я принес с собой и ровно в двенадцать часов выхожу из деревни с моим грузом. Я голоден. Последний раз я съел две картофелины в мундире, и это было сутки назад. Но сделать я ничего не могу.

Я отошел не более километра — началась метель. Я иду просекой. Дороги и в хорошую погоду почти нет, а сейчас я иду по колено в снегу. Я едва-едва различаю стену леса на краях просеки: они немного темнее, чем середина. Мороз невелик — 20 градусов, но я выбился из сил. И замерзнуть можно легко. Я пытаюсь есть сырую картошку, но у меня нет даже ножа. Мне приходится кожуру обгрызать. Сесть отдохнуть я боюсь: задремлю и замерзну. Я часто останавливаюсь отдыхать. Пройду метров триста и останавливаюсь, выбившись из сил. Часов у меня, разумеется, нет, но помощь от них невелика, в этой снежной мгле теряется и ощущение расстояния, и ощущение самого движения. Я останавливаюсь все чаще и чаще. Уже прохожу, точнее, проплетаюсь не сотни метров, а только десятки. На мое счастье, со мной лыжные с хорошими крепкими петлями палки. Они мне помогают и при ходьбе. Но при остановке они просто спасают. Я останавливаюсь, опираюсь на палки и отдыхаю. Задремываю, начинаю падать и просыпаюсь. И снова иду. Последние километры я уже делаю по пятьдесят шагов и останавливаюсь. Затем по сорок, затем по тридцать и… уже после пяти шагов выбиваюсь из сил. Почему я не бросил картошку дорогой? У меня даже не возникало этой мысли: без картошки меня ожидала только верная, голодная смерть.

Перед деревней было особенно страшно. Просека кончилась. Дороги абсолютно не видно, ориентация полностью потеряна. Я иду наугад, руководясь каким-то чутьем. Один неверный шаг, и я скачусь в овраг или даже просто в канаву и уже не выберусь. Наконец, впереди возникает какая-то темнота, не имеющая никакой формы. По-видимому, это деревня. Из последних сил, уже делая по два шага, я доползаю до нее. Поравнялся с первой избой, и тут моя воля выключилась: я присел на картошку. Очнулся я оттого, что мужик, вышедший из избы, пинал меня ногами: «Вставай и уходи! Иди! Иди!» Он боялся меня, что я его ограблю. Боялся, что я умру у него, а ему придется отвечать. В избу он меня не пустил, но спасибо ему за то, что разбудил. Я успел уже настолько замерзнуть, что через двадцать минут я уже не поднялся бы. Я должен идти! После деревни мне осталось только перейти реку Вымь, но моя воля и мои силы упали до нуля. А река широкая. И я боюсь, что у меня не хватит сил перейти реку, самое страшное взобраться с грузом на высокий крутой берег.

И в такое время не у кого просить помощи. А завтра с шести часов я должен быть на дежурстве. А время жестокое: за десятиминутное опоздание отдают под суд. Это означает снова возврат в ту же форму рабства, в которой я находился пять лет.

И вдруг я вспоминаю, что в этой деревне живет санитарка больницы, в которой я работал два года назад. Помнит ли она меня? Она всегда относилась ко мне с уважением.

Я вспоминаю, она говорила, что ее дом — крайний от реки. А вся деревня — один ряд домов, так что найти не очень трудно. А вдруг она на дежурстве? Долго стучу. Я чувствую, что уже глубокая ночь. Если и слышат — дрожат от страха. Наконец, открывается дверь на крыльце, я слышу, но за высоким забором не вижу. «Кто там?» — «Лиза, откройте, пожалуйста. Это Василий Александрович, который работал в рентгеновском кабинете. Вы меня помните? Я в Шошку за картошкой ходил. Возвращаюсь. И выбился из сил. Не могу дойти». Я спешу скорее все объяснить, чтобы успокоить ее. Чтобы она не подумала, что я чего-нибудь натворил и решил у нее спрятаться. Она знает, что я заключенный, а от заключенного всего можно ожидать.

Она открывает калитку, видит меня с моей картошкой, страхи ее проходят и заменяются жалостью и сочувствием. Она помогает мне втащить картошку на крыльцо, а затем в сени. «Сколько времени?» — спрашиваю я. «Уже два часа». Эти шестнадцать километров я шел четырнадцать часов. «Лиза, вы меня разбудите через два часа, пожалуйста. Сам я не поднимусь. А мне к шести надо быть на дежурстве». В четыре она разбудила меня, и я двинулся с моим грузом через реку. Только потом я понял, что она, чтобы разбудить меня, сама до четырех уже не прилегла: у нее не было будильника.

В шесть я был на дежурстве. Состояние у меня было совершенно ошалелое. Спасибо старшему механику Володе Соллертинскому. Видя мое состояние, он фактически вел за меня все дежурство. В обеденный перерыв механик, пришедший сменить меня на время обеда, обращается к нам с Володей: «Вы знали Брук-Левинсона? Замерз вчера. Сейчас привезли мертвого вместе с картошкой. И картошки-то было всего два ведра. Как присел на санки, так и не поднялся».

Так началось и закончилось мое знакомство с Брук-Левинсоном, кандидатом физических наук.

В 1946 году оборванный и голодный, без паспорта, а лишь со справкой об освобождении Василий Александрович Крылов приехал в Москву. Жить здесь он не мог. Немногие друзья рисковали, принимая его днем, но за предоставление ночлега им грозила высылка из Москвы в 24 часа. Полгода он ночевал на Курском вокзале. Большей частью он проводил ночь, стоя у стены за калорифером, а днем ехал спать к друзьям. Ему было тогда 37 лет. Он странствовал по стране — работал в университетах и педагогических институтах в Судже, Вологде, Краснодаре. Ему было там непросто. Бывший з/к вызывал подозрение. Его популярность у студентов порождала ревность других преподавателей. Он плохо уживался с «начальством». Его увольняли.

Вернуться к прерванной арестом научной работе он так и не сумел. Лишь в середине 60-х его принял на работу в Институт биофизики в Пущино Г.М. Франк. Здесь был нужен специалист по электронным микроскопам. В.А. до этого работал полгода на заводе в городе Сумы, где изготавливали эти приборы. Теперь он наладил первый электронный микроскоп в Пущино.

Я знаю его с тех пор. Но мне долгое время была неизвестна его история. Я слышал, что это один из самых способных выпускников физического факультета МГУ 30-х годов. Но у него не было значительных трудов. Не было ученых степеней. То, что он предполагал сделать в молодости, давно уже совершили в других странах. Его талант, его потенциал был погребен в тюрьме и концлагере. Его «погасили». Из блестящего самородка — надежды отечественной науки — страна получила человека с трагической судьбой. (Это в полном смысле трагическая жизнь — он поздно женился. Родились сын и дочь. Жена и сын были убиты в Краснодаре. Дочь от тяжести переживаний впала в депрессию. Жизнь ее ужасна. Но каждую неделю 89-летний старик едет по пятницам в Ленинскую библиотеку — без этого он жить не может.)

Нет, не могла долго существовать страна, так обращавшаяся со своими гражданами, со своими талантами.

Симон Шноль



См. также:
Веб-дизайн: обучение и тематические интернет-ресурсы
ПРОЕКТ
осуществляется
при поддержке

Окружной ресурсный центр информационных технологий (ОРЦИТ) СЗОУО г. Москвы Академия повышения квалификации и профессиональной переподготовки работников образования (АПКиППРО) АСКОН - разработчик САПР КОМПАС-3D. Группа компаний. Коломенский государственный педагогический институт (КГПИ) Информационные технологии в образовании. Международная конференция-выставка Издательский дом "СОЛОН-Пресс" Отраслевой фонд алгоритмов и программ ФГНУ "Государственный координационный центр информационных технологий" Еженедельник Издательского дома "1 сентября"  "Информатика" Московский  институт открытого образования (МИОО) Московский городской педагогический университет (МГПУ)
ГЛАВНАЯ
Участие вовсех направлениях олимпиады бесплатное

Номинант Примии Рунета 2007

Всероссийский Интернет-педсовет - 2005