«А теперь посмотрим, как все было на самом деле»

В научном мире Евгения Черныха представлять не надо. Археолог экстра-класса, блестящий знаток эпохи меди и бронзы, занявшись изучением металлургических провинций, он открыл, по существу, новую отрасль знаний — древнюю металлургию.

Однако в археологии ему давно уже тесно, мысли глобального свойства, в частности о жизни и гибели древних культур, давно будоражат его воображение. Многое из того, что удалось понять Черныху, журнал «Знание — сила» уже напечатал.

Сейчас, много лет спустя, он снова в редакции и снова с интересными мыслями и идеями. С ним беседует наш специальный корреспондент Галина Бельская.

- «Роман» мой с журналом «Знание — сила», как вы помните, начался с публикации статьи о рациональном и иррациональном в культуре. В той ранней, да и в последующих статьях разговор мы вели, конечно же, о культурах древних — ведь о современных нам обществах вне прокрустовых канонов официальной марксистской философии рассуждать в те годы было просто нереально. Правда, советская интеллигенция к тому времени уже выработала свой не слишком хитрый эзоповский язык, так что многим все было достаточно понятно. Речь шла о причинах гибели и механизме разрушения культур…

- И вы продолжали размышлять об этом?

- Конечно же. Но вернемся немного назад. Археологи пытаются разобраться с гигантским, неохватным кладбищем культур, накопившимся на нашей планете за сотни и сотни тысяч лет. Они погружаются в него, пытаясь уяснить смысл и порядок в этом бесконечном ряде самых удивительных могил нашей Земли. Едва ли не в каждой из них погребены великие, но в конечном итоге поверженные замыслы, несбывшиеся мечты, гордые надежды, неистребимая уверенность в собственной исключительности. Каждый человек, может быть, за очень-очень редким исключением, знает, что он не вечен. Всякая культура уверена в обратном — иначе не может и быть.

- Я перебью вас: что же такое культура в вашем понимании?

- Думаю, культура — это вся совокупность способов существования общества с его многочисленными институтами социального устройства, нормами бытия, укладами, традициями, технологиями производств. Комплекс культуры обычно стабильно воспроизводит себя в течение сравнительно долгого времени. А потом по каким-то причинам распадается, и его сменяет новая совокупность всех подобных установлений.

Иррациональные проявления могут расти в культуре как на дрожжах. Их коварство невероятно. Они делают монолитное тело культуры рыхлым и неспособным к активному сопротивлению. Культура становится иррациональной в окружающем ее мире. Ее разрывают на части и извне, и изнутри. Но по-настоящему катастрофически рушится культура лишь тогда, когда само общество — ее носитель — начинает отвергать старые каноны и установки, признает их негодными, ложными. Такие отвержения проявляются обычно в самых ожесточенных формах (недаром же гражданские войны зачисляют в разряд наиболее свирепых). При этом меняется весь строй жизни. Поэтому кончина культуры, тем более стремительная, всегда становится трагедией коллективной, и горе одного гибнущего человека перед нею ничто.

- Итак, иррациональное — это как смертельный микроб для культуры. Так ли это? И еще: изменились ли со временем ваши представления о рациональном и иррациональном?

- В принципе — не изменились. Интересно, что с точки зрения любой культуры все ее собственные деяния сугубо рациональны. Культура просто обязана признавать и громогласно утверждать, что она постигла законы истинного бытия и строго следует им; что ее боги-покровители — самые могущественные и справедливые в мире; что ее устройство достойно быть нормой для дальних и ближних соседей.

А у тех жизнь, конечно же, неправильная, и ведут они себя неправедно… Беда, однако, в том, что соседи точно так же уверены в собственной непогрешимости и теми же глазами смотрят на иных. Уверены в том же самом и мы — представители современной культуры. И об исчезнувших древних судим с высокомерных вершин своих тысячелетий. Даже в нашем восхищении их достижениями всегда сквозит кичливая нотка: «Надо же! Примитивный народ, а такое чудо произвел!»

Однако во всем этом заложен один кардинальный парадокс. Без иррациональной веры в свою исключительность ни одна культура не может нормально функционировать. Исключительность и избранность хотя бы в чем-нибудь! Даже в минуты упадка и фатальных неудач. Все равно обязана оставаться надежда, что познанные ранее законы бытия есть и останутся в грядущем единственно правильными. Ведь если это не так, то зачем мы?

Знаете как, например, в XVI веке мудрецы — представители доколумбовой Мексики реагировали на увещевания христианских миссионеров предаться вере в нового Бога:

Вы говорите, что мы не знаем
Владыку всего,
Творца небес и Земли.
Вы говорите, что наши боги —
ложные боги.

Но если, как вы говорите нам,
наши боги теперь мертвы,
пусть мы теперь умрем,
пусть мы теперь погибнем,
ибо теперь наши боги мертвы…

В сущности, вера в исключительность — хотя бы в чем-то — и является той мировой универсальной «национальной» идеей любой культуры.

- А технологию вы ведь также включаете в систему культуры. Какую роль вы ей отводите?

- Это, пожалуй, самый главный и наиболее действенный инструмент, с помощью которого культура добивается своих целей. Если вы не умеете выплавлять металл и ковать из него мечи и копья, вас уничтожат соседи, у которых всего этого в избытке. Если ныне у вас нет ядерного оружия, то вы всегда будете пребывать в страхе быть им истребленным. Новая технология позволяет вам воздвигать такие грандиозные и потрясающие инородцев символы, которые, как вы полагаете, продемонстрируют всему миру истинную природу вашей исключительности. Ведь пирамиды и храмы Древнего Египта или Мезоамерики и доныне верно служат своим давно канувшим в вечность культурам. И еще: представьте себе диковатого варвара, которого, к примеру, из болотистой дельты Дуная рабом пригнали в Рим. Сколь чудовищно должна была «удушать» его сокрушительная каменная мощь громад Колизея или терм Каракаллы! Северная Америка доказывает это сегодня всему миру своими подавляющими человека небоскребами. Пожалуй, основной задачей сооружения сложнейших космических систем в последние десятилетия для США и СССР было доказать свое превосходство, а исследовательские цели здесь вовсе не были главным стержнем программ.

- Правильно ли будет считать, что технология, невзирая на свою безусловную «рациональность», также во многом служит иррациональным устремлениям культуры? Я знаю, что в последние годы вы ведете активные исследования в феноменальном по своей древности и мощности Каргалинском горно-металлургическом центре на Южном Урале, где в далеком бронзовом веке добывали медную руду и выплавляли из нее металл. Как это выглядит там?

- Вы правы. Каргалинский центр (или просто — Каргалы) действительно феноменален по множеству своих важных черт. Расположены Каргалы совсем рядом с Оренбургом. Медные минералы проявляются здесь на громаднейшей общей площади в пятьсот(!) квадратных километров. Здесь не менее 30-35 тысяч (!) поверхностных следов древних выработок — устьев шахт и штолен, карьеров, поисковых шурфов — свиваются в несколько гигантских «кустов». Глубинные, подземные выработки — то узкие лазы, то грандиозные полости-залы — протянулись совокупно на сотни(!) километров. (Вы знаете, мне хочется всюду ставить восклицательные знаки, потому что такое или почти такое невозможно встретить ни в одном месте Земного шара.)

В бронзовом веке глубина шахт достигала 40-42 метров. В период эксплуатации Каргалов российскими промышленниками эти проходки углубились до 80-90 метров. Почти все, что мы видим сегодня, — это вздыбленная поверхность земли, которую будто бы когда-то и кто-то бомбардировал из космоса многотонными фугасами. Но перед нашим взором лишь вершина айсберга. Каргалы походят на перевернутый вниз головой город-термитник, где наверх взброшены фундаменты сооружений, а вся опрокинутая конструкция прячется в глубоких недрах спрессованных сотнями миллионов песчаниковых пластов.

Начало эксплуатации Каргалов — это конец IV тысячелетия до новой эры, ранний бронзовый век, то есть более пяти тысяч лет назад. Местные племена — подвижные, кочевые скотоводы — открыли эти рудные богатства, и с тех пор началась долгая и во многом загадочная Каргалинская эпопея. Более полутора тысяч лет непрерывной и безумно тяжкой работы в шахтах. Апогей добычи зеленых и синих медных минералов меди — это II тысячелетие до новой эры. Тогда на Каргалах в самых неудобных и на первый взгляд малоприспособленных для обитания местах возникают поселки горняков и металлургов позднебронзового века. Они на вершинах холмов, далеко от воды; там постоянный ледяной, все сковывающий ветер зимой и обжигающий — летом. Единственное удобство для обитателей — это абсолютная близость лазов в шахты: буквально в 20-50 метрах от их жилищ-полуземлянок.

Здесь же эти люди обогащают руду, выкалывая из песчаника ценные минералы. Тут же выплавляют медь. Но это степь, и пригодного для топлива леса почти нет. Поэтому они «торгуют» рудой. С запада на Каргалы местные скотоводы гонят тысячи и тысячи голов крупного рогатого скота, а обратно к себе на запад увозят малахит и азурит. Руда движется от степного Урала к Волжскому бассейну, где больше леса и легче с топливом…

А затем совершенно внезапно рудник забывают на целых три тысячелетия.

- Пока что все выглядит очень рациональным. Вы же обещали приоткрыть иррациональное в технологии производства…

- Вы правы. Я говорил о рациональных чертах принципиально новой для древних людей технологии. Более того, я готов присовокупить к этому свидетельства первых российских горных промышленников, пришедших на пустынные тогда и полностью забытые Каргалы три тысячи лет спустя — в 1740-х годах. Заново открыв это гигантское рудное поле по бесчисленным следам древних работ, они не скрывали своего безмерного восхищения опытом и умением своих далеких и диковинных предшественников вести горные проходки и находить в недрах залежи рудных минералов. Они недоумевали: даже их лучшие специалисты-маркшейдеры не могли превзойти «чудской горный народец» в этом сложном искусстве. И свои работы на Каргалах предприниматели разворачивали очень просто: ничтоже сумняшеся они стали углублять все древние выработки, полагая, что «чудской народ» лучше них знал свое дело. И так продолжалось до XIX века.

Все это очень рационально. Но вот мы, раскапывая поселки древних, также были поражены. Но поражены на сей раз сложным и неразрывным сплетением сугубо рационального, удивительно высокого профессионального знания этого сложного производства с уже совсем иной стороной их многообразной деятельности. Перед нами открылись бесчисленные следы невероятно многообразной магически-обрядовой деятельности. Ограничусь лишь одним примером: древние мастера на поверхности жилого холма отрывают в плотной и вязкой глине сложную систему глубоких — до двух и двух с половиной метров — узких и очень длинных канав-траншей. А потом они же засыпают и плотно утрамбовывают их. Канавы сплетаются в лабиринт. Его сеть удивляет своей причудливостью, но совершенно бессмысленна с рациональной точки зрения.

Разгадка нашлась в глубине недр. Мы изучили их глубинные проходки, и только тогда наступила ясность. Поверхностные канавы являлись своеобразным воспроизведением плана иного, но самого главного для них и скрытого в недрах лабиринта — донельзя сложного и запутанного. По сравнению с ним лабиринт Миноса на Крите — детская игрушка. Того лабиринта, от которого, по их мнению, зависела удача и даже жизнь. В надземной сакральной имитации они творили свои магические обряды, умоляя властителей недр послать им удачу. Но какие колоссальные усилия они потратили на это! Впрочем, более подробно я обещаю рассказать про это в особой статье.

Добавлю лишь то, что имеет отношение не только к Каргалам. Вот, скажем, полагали, что открытие металла сразу повело к резкому повышению производительности труда, ведь был открыт новый, более эффективный материал для орудий труда. Увы! Львиная доля меди и бронз почти сразу ушла на производство символов и оружия. Мы просчитали на громадном материале: в лучшем случае орудиями труда служили не более 10-15 процентов всех металлических изделий. Все остальные — это украшения, оружие или же специально готовившийся погребальный инвентарь — своеобразная визитная карточка покойника для его путешествия в тот мир… Замечу, что с тех пор история совершенно не изменилась и повторяется в деталях: любая новая технология, вплоть до атомного расщепления, первым делом направляется в ненасытные и всепоглощающие сферы оружия и символов.

Многие полагали, что достаточно было открыть новую технологию, как она легко и свободно охватывала мир, вытесняя старые и примитивные технологии. Ничего подобного. Распространение это почти всегда сопровождалось болью и кровью, тяжкими трудами. Каргалинский пример: гигантские рудники работают, добытая руда отправляется за сотни километров на запад, металл в европейских культурах уже давно в ходу и обычен. Параллельно этому к востоку от Урала царит традиционный неолит. Там если медь и встречается, то как хрупкий раритет. Полторы тысячи лет металлопроизводящие сообщества отделены от культур каменного века барьером невидимым, но неодолимым. А живут — бок о бок. Это ведь тоже из разряда иррационального в культуре.

- А почему о Каргалах забыли на три тысячи лет? Это удивляет! Почему вдруг такая странная остановка в развитии? Это тоже из сферы иррационального?

- Да, это пресечение выглядит странным и загадочным, ведь недра Каргалов были далеко не исчерпаны. Но Каргалы — это ведь только крохотная капля в безграничном море культур нашей планеты. В ней мы ухватываем лишь отражение сложнейших процессов глобального характера. И пожалуй, эти процессы выглядят несравненно более впечатляющими и выпуклыми на широкой исторической арене. Тогда на такой картине проступают признаки крупных циклов развития со своими впечатляющими скачками и неоправданными торможениями.

- Я догадываюсь: вы стараетесь связать события на Каргалах с разрабатываемой вами теорией генеральных циклов развития человеческих культур. Вы, кажется, читали этот курс в Российском открытом университете?

- Мне кажется, что в долгой человеческой истории можно выделить два генеральных цикла. Первый из них был целиком погружен в эпоху древнекаменного века, в палеолит. Три главнейшие черты определяли его характер. Во-первых, биологическая эволюция человека вплоть до повсеместного распространения Homo sapiens. Во-вторых, развитие технологии обработки камня от грубых примитивных рубил типа африканского олдувая до изящных лавровидных тонких кремниевых наконечников конца палеолитической эпохи.

В-третьих, это победа человека над животным миром и всеохватное распространение по всей доступной земной суше. С моей точки зрения, особого внимания заслуживает неистребимое упорство человеческих коллективов, вооруженных лишь каменными и костяными орудиями и оружием в проникновении по всем доступным для жизни уголкам планеты. Ведь безусловного восхищения заслуживает уже одно только освоение Берингии — тогдашнего зыбко-ледового и ненадежного моста между Евразией и Америкой, преодоление этого тяжелейшего прохода в условиях ледникового периода и заселение через Аляску всего американского континента.

- Интересно, что же влекло, что гнало этих людей в ледяную неизвестность? Ведь существовали же какие-то стимулы? Часто в качестве причин миграций называют перенаселение и вынужденный уход с насиженных мест. Может быть, так было и в палеолите Северной Евразии?

- Конечно, нет. Пространства были пустынными. Тут было нечто непонятное для нас. Какой-то неведомый и могучий инстинкт гнал людей в гибельные ледяные пустыни. Тут есть большое поле для раздумий.

Но так или иначе, примерно 15-12 тысяч лет назад завершился первый, очень долгий — более чем двухмиллионнолетний — цикл. И расселившиеся по всей планете человеческие сообщества отличались тогда весьма сходными и на первый взгляд как бы унифицированными технологиями. По крайней мере, они выглядят так, и только специалисты в состоянии улавливать детали различий их культур.

А приблизительно 12-10 тысяч лет назад начался второй цикл. Начало его ознаменовалось взаимной изоляцией двух основных групп культур — восточного и западного полушарий.

С ледником растаял ненадежный мост Берингии, и по какой-то причине неширокий сорокакилометровый Берингов пролив оказался непреодолимым для перехода множества людских групп. Особый же интерес начала второго цикла заключался в том, что прозвучало нечто вроде стартового сигнала для устремления вперед или, точнее, вверх по бесконечной лестнице технологического прогресса. Результаты в обоих полушариях оказались весьма различными.

Первые рывки свершили отдельные общины Малой Азии и Ближнего Востока. Примерно в IX-VIII тысячелетии до новой эры на монотонной карте конца древнекаменного века появились точечные прорывы: Иерихон в Леванте с его каменными стенами и гипсовыми раскрашенными масками на черепах, Чайоню-тепеси на востоке Анатолии, где археологи вскрыли сложные каменные фундаменты великолепных сооружений и где собрали больше сотни образцов меди и — среди них — первые металлические орудия. Несколько позднее возник глинобитный «неолитический» город-улей Чатал-хюйюк на юге Малой Азии: здесь наряду с металлом сильнее всего поражали бесконечные цветные фрески на стенах и диковинные раскрашенные скульптуры в хижинах. Тогда же в этих регионах зарождались принципиально новые технологии в производстве пищи — земледелии и животноводстве. Человек делал первые шаги в управлении природой.

Однако тогда вспыхнули лишь «точечные» взрывы. Блистательная культура этих одиноких «пионеров» сгорала, не давая отчетливых наследников. Обширные зоны сходных культур с передовой технологией начали формироваться позднее: примерно с VI тысячелетия до новой эры. А приблизительно семь тысяч лет назад произошло событие, сыгравшее для культур Евразийского континента роль особую: наступила реальная Эра Металла. Тогда на севере Балкан и в Карпатах возникает удивительное по мощности горно-металлургическое производство. Тысячи золотых украшений из некрополя в Варне и громады меднорудных выработок Аи Бунара в Южной Болгарии поразят по их открытии научный мир.

С этого момента и в особом ритме зона технологически передовых культур Евразии начнет раздвигать свои пространственные рамки. Свершалось это скачкообразно, рывками. Скачок сменялся стабилизацией, порой даже похожей на стагнацию. Видимо, в недрах этих прогрессивных культур в те периоды копилась скрытая энергия нового рывка, и потом, взламывая границы, сокрушались, не выдерживая конкуренции, культуры каменного века охотников и рыболовов. Культуры разрушались не поодиночке, но целыми гигантскими блоками: ведь равновесие в том мире нарушалось. Причем изменения затрагивали не только уничтожаемые примитивные культуры, но и те, что энергично ломали эти устои. Взламывая старый мир, они сами чаще всего приобретали совершенно иной облик.

- Ведь неповторимая и сверкающая культура Варны и Аи Бунара катастрофически погибла, журнал писал об этом. Что разрушило ее?

- Я думаю, что это был тяжелейший кризис ее самоотвержения и саморазрушения (мы уже говорили об этом). Незаметны никакие явные следы ее сокрушения более могучими соседями, как некоторым хотелось думать. На ее месте, но позднее на три-четыре столетия, появились более тусклые и монотонные культуры.

Однако я продолжаю рассказ о судьбах цикла.

Самый грандиозный территориальный скачок — его удобно показывать на карте — был свершен в начале и середине II тысячелетия до новой эры (тогда производство на Каргалах достигло своего наивысшего пика). Это совпало в Евразии с поздним бронзовым веком. Но затем произошло нечто непонятное в своей парадоксальности. Круг остановился или почти остановился. И это при том, что вскоре последовало еще одно наиболее значимое для человечества достижение: люди освоили железо. Железоделательное производство в три, максимум четыре столетия (VIII-V века до новой эры) стремительно прокатилось по всем культурам нашего внезапно застывшего евразийского круга. Но этот технологический взрыв не спровоцировал обычного до той поры пространственного рывка. Территориальная стагнация продолжалась примерно три тысячелетия.

- Но ведь в это же время в этом же месте происходят очень важные события, история вовсе не стоит на месте…

- Да, можно даже сказать, что бурная жизнь клокотала. Сокрушал враждебные государства Александр Македонский. Возникали и рушились великие империи — Римская, Парфянская, Ханьская. Зародился иудаизм и две его великие и охватившие большую часть мира ереси-ответвления — христианство, а позднее ислам. Начали проповедь своей философии буддийские монахи. В Китае записывали беседы Конфуция. Гунны прошли губительной лавой от Китая до Галлии. Прокатились с севера волны свирепых норманнских отрядов. Пала империя Карла Великого. Накапливало свою силу Русское государство. Монах Бертольд Шварц осознал губительную мощь пороха, и вскоре в Европе загремели первые залпы осадных мортир…

Однако все это покамест кипело внутри остановившегося в своем пространственном беге круга, и губительные для окрестных культур вихри еще не вырвались за его барьеры. К югу от Сахары аборигены очень медленно, но самостоятельно осваивали новые приемы производства железа. Северо-восток азиатского континента не мог превозмочь уровня неолита. Ну а австралийские собиратели и охотники вообще застыли едва ли не на технологии палеолитического периода.

Мезо- и южноамериканские цивилизации достигли высочайших вершин в области строительства каменных храмов-пирамид, искусства, информатики. Население их городов исчислялось сотнями тысяч. Им были ведомы металлы — медь и ее сплавы, золото. И тут же, к примеру, раскопки великолепных царских усыпальниц в Сипане (Перу), сооруженных за полторы тысячи лет до Колумба, вскрыли потрясающее, едва ли не бесчисленное количество медных и золотых вещей, покрывавших тела погребенных вельмож. Но среди металла нет ни одного орудия, ни одного типа оружия. Только украшения и культовые предметы, предназначенные исключительно для потустороннего мира. Абсолютная иррациональность культуры (по меньшей мере в металлургии), на фоне которой аналогичная иррациональность евразийских сообществ кажется просто мало заметной.

Между тем неотвратимо надвигались XV и XVI столетия. Первые отважные пионеры устремлялись к новым мирам — португальцы и испанцы начали эпоху Великих географических открытий. Позднее некоторые ученые обозначат 1500 год (все-таки очень круглую и тем удобную дату) как переломный в мировой истории. С него начинался финал второго цикла. Евразийский круг, накопив за три тысячи лет мощнейшую энергию, разомкнулся и начал неистово поглощать все, что лежало за его пределами. Вслед за португальцами и испанцами на запад по морским путям двинулись англичане, французы и другие западные европейцы. Стартовым для русских стал XVII век, когда их немногочисленные казачьи отряды за короткое время «пронзили» всю необъятную Сибирь и вышли в Северную Америку.

Тысячи прежних и самых разноликих культур исчезали в вихре этого движения. Ныне от них остались лишь островки резерваций, где любителям экзотической этнографии демонстрируют аборигенов с костяными кольцами в носу и с деревянным копьем в руках.

К XIX-XX столетиям становится очевидным конец второго цикла. Перегруппировка всего мира завершалась. В конце XX века мир стал единым. Мы вступаем в третий цикл.

- Итак, массы палеолитических диковатых людей несколько десятков тысяч лет назад пробились сквозь ледяные просторы северо-востока Азии, перешли ледяной мост Берингии, заселили гигантский американский континент. А их несопоставимо более развитые и вооруженные новыми технологиями потомки рискнули повторить этот путь лишь 10-12 тысяч лет спустя. Как объяснить этот диковинный парадокс?

- Буду честным и отвечу: не знаю. Пусть это будет еще одно поле для размышлений и поисков истины. А она очень заманчива.

Евгений Черных