Методические материалы, статьи

Чукотские Микены

В древности на Чукотке существовала уникальная культурная традиция — яркий пример способности человека противостоять самой неблагоприятной среде обитания. Создателями этой культуры были древние эскимосы — охотники на животных полярных морей.

Десять лет назад журнал «Знание — сила» рассказал об археологических раскопках, которые вела экспедиция Государственного музея Востока на крайнем северо-востоке Азии.

Что удалось сделать за минувшее десятилетие? К чему прийти?

«Эквен» в переводе на русский означает «Мыс «Большая землянка». Так называют местные жители пустынный участок побережья Берингова пролива в двадцати пяти километрах от чукотского селения Уэлен.

Название совсем не случайное. В Эквене сохранилось не менее тридцати полуподземных жилищ. Оставленные людьми сотни лет назад, они внешне напоминают степные курганы. Море, уровень которого здесь постоянно повышается, безжалостно разрушает древнее поселение, и из береговых откосов выступают большие сланцевые плиты — пол эквенских жилищ, гигантские черепа и челюстные кости гренландских китов — опоры бывшей кровли и перекрытия в домах морских зверобоев древней Чукотки…

В трехстах метрах от берега, на двух холмах — Западном и Восточном — находится Эквенский могильник. Сколько здесь погребений, не знает никто. Достаточно уверенно можно говорить лишь о том, что захоронений в Эквене не менее пятисот, что датируются они главным образом I тысячелетием до новой эры — I тысячелетием новой эры и что наиболее древние погребальные комплексы расположены на Западном холме.

Именно там, на вершине Западного холма, и начала свою работу наша экспедиция. Мы продолжали исследования известных археологов и этнологов М.Г. Левина, Д.А. Сергеева, С.А. Арутюнова, проводивших раскопки в Эквене в шестидесятых — семидесятых годах, и стремились найти ответ на вопрос о происхождении древнеберингоморской культуры. Она была наиболее ранней из целой серии мощных неолитических культур — оквика, ипиутака, бирнирка, пунука, сформировавшихся в районе Берингова пролива около двух тысяч лет назад. Однако структура Эквенского могильника оказалась сложнее, чем казалось вначале, нам часто встречались захоронения более позднего времени. И хотя это обстоятельство отдаляло нас от решения главной задачи, появилась возможность проследить эволюцию различных традиций, увидеть, как соседствовали древние эскимосы, перенимая друг у друга важнейшие навыки, приспосабливаясь к экстремальным условиям Крайнего Севера.

Среди находок было множество разнообразных орудий труда из дерева и камня, сосуды из китового уса, наконечники гарпунов и стрел, украшения, амулеты, обереги из моржового клыка и оленьего рога. Но нередко мы находили вещи, назначение которых оставалось для нас тайной. С середины девяностых годов, когда экспедиция стала вести раскопки жилищ, таких находок стало очень много…

Чем больше мы работали, накапливая новые данные, тем чаще возникала мысль, что археологические исследования в прибрежных районах Чукотки — не просто изучение экзотичных арктических культур, но соприкосновение с неизвестной доселе древней цивилизацией.

Возможно, читателей это удивит: можно ли говорить «цивилизация» применительно к затерянным на краю света неолитическим охотникам на моржей и тюленей? Обычно это понятие ассоциируется с пирамидами Нила, с городами-государствами Средиземноморья, с гигантскими храмовыми комплексами Мезоамерики… Но вспомним, что объединяет эти великие культуры прошлого. Две основополагающие вещи — наличие письменности и градостроительство. Можно ли говорить о письменности и городах у древних эскимосов Берингова пролива?

Впервые о «полярной цивилизации» мы заговорили, когда стали находить в Эквене произведения искусства. Выполненные из кости миниатюрные скульптуры людей и животных, предметы охотничьего вооружения с рельефными изображениями оскаленных звериных клыков, рукояти резцов, покрытые изысканным геометрическим орнаментом, были подлинными шедеврами мелкой пластики. Сопоставляя их с находками в других ареалах Северной Пацифики, в том числе на Аляске, мы приходили к выводу, что скульптура и орнамент древних зверобоев Берингова пролива — многозначный код, позволявший сохранять и передавать самую разнообразную информацию.

Еще в шестидесятых годах С.А. Арутюнов писал о том, что в эскимосской орнаментальной гравировке отражены магия и символика чисел, ритмы народной поэзии, песенного и хореографического творчества и даже особая ритмика трудового процесса. По мнению ученого, «рука резчика в процессе работы как бы исполняет ритмический танец, отлагающийся в кинетической памяти, и орнамент является своего рода нотной записью этого движения». Таким образом, в графическом декоре мастер воссоздавал наиболее важные, отобранные временем движения и формы.

Не менее интересной была попытка дешифровать древнеэскимосские скульптурные композиции, в которых при повороте, изменении угла зрения полностью менялось изображение: медведь превращался в моржа, морж — в человека. Подобные скульптуры получили название «полиэйконичных», то есть «многообразных». С.А. Арутюнов и Д.А. Сергеев после тщательного изучения дошедшего до наших дней фольклора арктических зверобоев пришли к выводу, что многие произведения изобразительного искусства древней Чукотки — овеществленные, материализованные в моржовом клыке и оленьем роге мифы. Полиэйконичная пластика не только воспроизводила образы сказочных героев, но также зримо передавала мифологический сюжет — перевоплощение персонажей.

Я также занимался анализом скульптурного и графического орнамента и пришел к выводу, что декор для древних эскимосов имел структуру текста. Он неизменно состоял из иерархически соподчиненных частей. «Кирпичиками» орнаментальной композиции были простые геометрические фигуры — окружности, точки, треугольники, ромбы. Набор «букв» был ограничен, но число их комбинаций — «слов» — достаточно велико. Создавая из нескольких простейших элементов десятки орнаментальных мотивов, древние художники Берингова пролива объединяли их в целостные композиции. Как правило, каждая из них была сюжетной: из отвлеченных, абстрактных геометрических форм складывался в конечном итоге конкретный образ — плывущий тюлень, поднявший голову морж, оскаливший пасть белый медведь… Были, безусловно, и значительно более сложные изображения, в которых большеглазые личины, фигуры людей, зверей, птиц, рыб составляли многоликую, таинственную мозаику.

Не только «прочесть», но даже увидеть подобные «тексты» нелегко. Дело в том, что орнамент размещался не на плоскости, а на объемных, имеющих сложную конфигурацию изделиях. Мы не можем охватить глазом всю композицию сразу. Перед нами предстают ее отдельные фрагменты, каждый из которых нередко вполне законченный геометрический узор. Необходимо мысленно «оторвать» декор от предмета, на поверхности которого он помещен, и развернуть так, как разворачивают свиток. Только тогда отдельные части орнамента сложатся в единую композицию.

Впрочем, и это не гарантия того, что изображение удастся распознать сразу. Древнеэскимосские «тексты» различны по объему, но редко пространны, многословны. Чаще это — короткие «надписи». Короткие по форме, а не по содержанию. Иными словами, художник прибегал к условным, схематичным знакам, используя что-то вроде «стенографии». В таких случаях нужно сравнить композиции, сопоставить тексты меньшего и большего объемов. Как правило, это помогает увидеть в скупых геометрических узорах исходное изобразительное, сюжетное начало.

Долгие годы занимаясь орнаментом древних эскимосов, я прихожу к выводу, что на рубеже нашей эры у них существовала своеобразная «предписьменность». Возможно, дальнейшая работа позволит извлечь из арктических текстов больше информации, чем это удается сделать сегодня, но даже расшифрованный лишь предварительно и частично скульптурный и графический орнамент рассказывает массу удивительных вещей — об общем уровне развития древнеэскимосского социума, о его структуре и, наконец, о роли отдельного человека в жизни общества.

Первое, что обращает на себя внимание, — количество и высочайший уровень дошедших до наших дней художественных изделий. Только в Эквене найдены сотни орнаментированных тончайшей гравировкой гарпунных наконечников, десятки покрытых динамичными рельефными изображениями головок древка и стабилизаторов гарпуна. В музеях Москвы, Санкт-Петербурга, Анадыря хранятся эквенские маски и их уменьшенные копии — маскоиды, многочисленная мелкая пластика — антропо-, зоо-, орнитоморфные изображения, изображения фантастических существ…

А ведь Эквен далеко не единственный древнеэскимосский памятник Чукотки! Неподалеку — Уэлен, Чини, Яндогай. Да и вообще во многих местах на побережьях Чукотского и Берингова морей, где сохранились поселения морских зверобоев древней Арктики, находят великолепные произведения искусства. Та же картина и на противоположном берегу Берингова пролива — в прибрежных районах Аляски открыты замечательные образцы древнеэскимосской резьбы и гравировки по кости.

Выводы о высокой духовности древних зверобоев, их великолепном чувстве гармонии и красоты, о мощном экономическом базисе, лежавшем в основе культуры, напрашиваются сами собой. Иначе люди, обитавшие в экстремальных условиях Севера, едва ли стали бы затрачивать столько времени, сил и труда на художественное творчество. Да и вряд ли тогда оно им было бы нужно.

Древнеэскимосский орнамент — ключ к реконструкции этнокультурной структуры социума и, что еще важнее в нашем случае, — ключ к пониманию межплеменных, межобщинных отношений. В графическом декоре отчетливо прослеживаются мотивы-индикаторы, указывающие, как правило, не только на племенную, но и на более дробную, клановую принадлежность морских охотников. Довольно часто в одном археологическом комплексе, в одних и тех же слоях мы находили вещи с разными типами орнаментации. Значит, существовали тесные контакты между носителями различных субкультурных традиций, древние зверобои Берингова пролива поддерживали друг с другом постоянные культурные связи. А это безусловное свидетельство высокоразвитой социальной культуры древних обитателей Арктики.

Но есть и другие особенности художественных изделий, которые обращают на себя внимание. Едва ли не в каждом произведении искусства Эквена прослеживается наряду с верностью канонам авторское, личностное начало. В них нет шаблона, нет нарочитых повторов, они бесконечно разнообразны. Создать их могли, на мой взгляд, только люди, обладавшие богатой индивидуальностью, больше того — осознававшие и демонстрировавшие свое отличие от окружающих. Почему роль отдельного человека была в социуме древних эскимосов выше, чем в других архаичных сообществах, это уже иной вопрос. Сейчас важнее понять другое: судя по памятникам искусства, в селениях морских охотников Чукотки и Аляски жили сильные и незаурядные люди, не похожие друг на друга и наделенные яркими индивидуальными чертами.

Особый авторский почерк проявлялся не только в декоре изделий, но и в самой их форме. Например, в одно и то же время у жителей Эквена бытовали десятки разновидностей наконечников гарпунов. Столь же разнообразными были стабилизаторы гарпуна — «крылатые предметы». Среди них не найти не только двух одинаковых, но даже близко похожих.

На протяжении нескольких десятилетий они были подлинной загадкой для археологов, определить назначение этих гигантских «бабочек» из моржового клыка никак никому не удавалось. То считали их амулетами, то навершиями шаманских жезлов или деталью эскимосской лодки, ставшей, кстати, прототипом современной байдарки. Согласно одной из версий, они были ритуальной скульптурой, предназначавшейся для особых, театрализованных обрядов на «Празднике кита», и изображали весьма необычный персонаж чукотского фольклора — бабочку, питающуюся морскими животными… Словом, недостатка в гипотезах не было. Высказывалось предположение и о том, что «крылатый предмет» — гарпунный стабилизатор, закреплявшийся на заднем конце деревянного древка и придававший траектории полета оптимальную линию. Именно эта гипотеза и подтвердилась в ходе наших раскопок, когда в одном из эквенских захоронений был найден древнеэскимосский гарпун в собранном виде.

Я не случайно остановился на «крылатых предметах». Им мы тоже обязаны гипотезой о «полярной цивилизации». Несколько лет назад в Музей Востока пришла группа инженеров-самолетостроителей. Увидев «крылатые предметы», наши гости забыли обо всем на свете. Они буквально впились в них, поворачивали и так, и этак. «Вот он, угол наклона крыла истребителя, который мы искали двадцать лет!» — изумленно повторял один из конструкторов. Специалистам было ясно: многочисленные выступы, прорези и отверстия на крыльях и в центре стабилизаторов гарпуна, сама конструкция «крылатых предметов» обусловлены знанием древними эскимосами законов аэродинамики.

Подведем итоги. С большой степенью вероятности можно предполагать, что запас знаний древних эскимосов Берингова пролива, уровень развития их материальной, социальной и духовной культуры подвели их вплотную к созданию письменности. А письменность, как известно, — один из основных признаков древней цивилизации. Но есть и второй ее индикатор — города. Что можно сказать по этому поводу?

Минувшим летом мы вели раскопки жилища. Впервые на азиатском берегу Берингова полива объектом исследования был жилой комплекс середины I тысячелетия нашей эры. Совершенно целый, сохранивший свой первозданный облик и даже не потревоженный более поздними перестройками и не разрушенный морем. Вот такая редкая удача! Вместе с нами работали наши коллеги из Германии. Начиная с 1991 года, зарубежные археологи — немцы, швейцарцы, французы, датчане, канадцы — непременные участники Эквенской экспедиции.

Работа, начатая еще в 1995 году, приближалась к концу. Что же мы увидели? Углубленное в землю просторное помещение с массивными вертикальными столбами из челюстных костей кита, расположенными по периметру. Увидели перекрытия кровли — китовые ребра, и мощную кладку из сланцевых плит, служившую полом. Мы вышли к наружной стене, определили ее контуры, и тут оказалось, что стена не была границей жилища. Оно продолжалось, выплескивалось за стены, уходило все дальше от центра в сторону соседних землянок, туда, где, судя по рельефу современной поверхности, культурного слоя быть не должно. Мы разбивали дополнительные квадраты, увеличивая площадь раскопа, и находили все новые и новые, не известные ранее сооружения.

Под топкой, заболоченной тундрой лежала ровная, как асфальт, вымостка из тщательно пригнанных друг к другу лопаток кита! А на ее поверхности — многочисленные обломки сланцевых орудий и куски керамики: по-видимому, здесь находились мастерские. Недалеко от стены был каменный очаг и странные резервуары прямоугольной и овальной формы из смерзшегося жира морских животных. Но самое удивительное — под площадкой из лопаток кита были китовые позвонки и другие крупные кости. Конструкция уходила в глубину, в вечную мерзлоту…

В чукотских преданиях говорится о подземных ходах, соединявших в старину яранги морских зверобоев. Не знаю, найдем ли мы их в Эквене, но то, что уже удалось найти, существенно меняет принятые в науке представления о строительных технологиях арктических первопроходцев и о масштабах их поселений. Впрочем, об этом мы вместе с начальником экспедиции Кириллом Днепровским расскажем в следующей статье.

Если наша гипотеза верна и культура, существовавшая на побережьях Берингова пролива полторы-две тысячи лет назад, действительно достигла уровня, сопоставимого с уровнем древних цивилизаций, то сразу возникает масса вопросов. Вот только главные. Какие причины обусловили возникновение древней арктической цивилизации? Почему «полярная цивилизация» сформировалась именно здесь, в приморских районах Чукотки и Аляски? Возникла эта высокоразвитая культура автохтонно или под влиянием иноэтничных традиций? Какова была ее дальнейшая судьба?

Далекие предки эскимосов появились на стыке Азии и Америки, по всей вероятности, в III тысячелетии до новой эры. Они пришли сюда из более южных районов Северной Пацифики, там, на берегах Охотского и Японского морей, протоэскимосы уже охотились на морских млекопитающих. По мере продвижения на север приморская ориентация их культуры приобретала все более важное значение: только она открывала возможность первобытным охотникам освоить не заселенные ранее земли — побережья полярных морей. Здесь, на каменистых, лишенных древесной растительности, продуваемых всеми ветрами берегах, в зоне арктических пустынь лишь промысел морских млекопитающих мог дать человеку все необходимое для жизни: пищу, одежду, жилье, топливо, транспорт. Главным продуктом питания древних эскимосов становится мясо морских животных. Из нерпичьих шкур они шьют не пропускавшие воду одежду и обувь. Из шкур моржей изготавливают лодки, в том числе юркие, непотопляемые каяки. А кости китов служат прекрасным, можно сказать, вечным строительным материалом при возведении жилищ, что мы и обнаружили при наших раскопках. Для освещения же и обогрева домов использовался жир все тех же животных моря.

Но как бы ни были оригинальны эти изобретения, жизнь в Арктике оставалась невероятно трудной. Судя по данным палеоантропологов, эквенцы часто болели из-за колоссальных физических перегрузок, из-за долгого пребывания в холодной воде. Многие умирали совсем молодыми. В этих условиях, чтобы выжить, нужно было создать нечто большее, чем голые технологии. И они создали. Духовные ценности и определенные социальные ориентиры помогали людям максимально мобилизовать свои физические силы, интеллект, волю, сконцентрировать жизненную энергию и победить холод, пургу, полярную ночь.

В культуре эскимосов Берингова пролива рубежа нашей эры стратегия выживания была особой. В ее основе был постоянный поиск нового: новых типов охотничьего вооружения и орудий труда, новых способов охоты и художественных образов, новых социальных норм. Я думаю, что заметная роль личности в жизни древнеэскимосского социума, как, вероятно, и не столь уж частая в первобытное время способность древних охотников жить в мире друг с другом, тоже была результатом поиска — эксперимента в сфере социальных отношений.

Такая активность привела к тому, что на стыке Азии и Америки сложился даже не один, а несколько типов древнеэскимосской культурной традиции — сначала древнеберингоморская, оквикская, ипиутакская, а немногим позднее, в первой половине I тысячелетия новой эры, бирниркская и пунукская археологические культуры. Люди тесно сотрудничали друг с другом, обменивались опытом, знаниями. И таким образом у древних зверобоев формировалась во многом единая, гибкая, многогранная культура, обладавшая большим запасом прочности, вполне способная противостоять суровому климату арктических широт.

Собственно, именно это и обусловило появление в Беринговом проливе «полярной цивилизации».

Еще одной важной причиной возникновения древнеберингоморской и родственных ей культур явилось проникновение в Арктику мощных импульсов из Восточной и Центральной Азии. На рубеже нашей эры древние обитатели Чукотки и Аляски уже были знакомы с железом, попадавшим сюда из Китая. Сланцевые ножи морских зверобоев Берингова пролива повторяли формы металлических алебард японцев. В очень большой степени Древний Восток повлиял и на художественную культуру Арктики. Произведения классического восточного искусства, вероятно, это были древнекитайские бронзовые изделия, мелкая пластика скифо-сибирского круга, судя по всему, резко повысили в эскимосском обществе статус эстетически значимых изделий, стали мощным стимулом для развития резьбы и гравировки по кости. А это, на мой взгляд, имело принципиальное значение, поскольку художественное творчество было одним из основных факторов адаптации создателей «полярной цивилизации» к экстремальной среде обитания. Вспомним характер декора на предметах охотничьего вооружения: оскаленные медвежьи пасти, клыки моржей, крылья орлов… Взяв в руки гарпун, покрытый подобными изображениями, охотник, по всей вероятности, ощущал в себе мощь самых сильных зверей Севера, чувствовал поддержку могущественных духов тундры и моря. Возможно, уже сам процесс создания этих изображений не только увеличивал реальные знания зверобоев о фауне полярных побережий, но и изменял отношение людей к суровой природе. Холодная, безлюдная Арктика становилась ближе человеку. Искусство помогало ему почувствовать себя частью этого мира.

Не менее важно и другое: штормы, пурга надолго отрезали человека от всего живого, углубленная работа — резьба и гравировка — снимала нервное напряжение, психологическую усталость, страх. Не в этом ли одна из причин особого характера древнеберингоморского орнамента, во многом перекликающегося с орнаментами Приамурья и Китая и вместе с тем состоящего из множества мелких, едва различимых невооруженным глазом, но всегда тщательно проработанных элементов?

Включив фактор «древних цивилизаций Востока» в число наиболее важных предпосылок возникновения древнеберингоморской культуры, мы получаем ответы сразу на два вопроса. Становится понятным, почему «полярная цивилизация» сформировалась в прибрежных районах Чукотки и Аляски, а не в каком-то другом ареале огромного полярного мира, населенного эскимосами. Сюда, на крайний северо-восток Азиатского континента, крайний северо-запад Америки, а не в Канадскую Арктику или Гренландию, в первую очередь проникали культурные влияния из Китая, Японии, Приамурья, Южной Сибири.

Проясняется ситуация и с нижней хронологической границей древнеберингоморской культуры. Древнеберингоморская культура не случайно сложилась в середине I тысячелетия до новой эры. Именно в этот исторический период в Северной Пацифике на многотысячекилометровом пространстве от Сахалина и Хоккайдо, от Кореи и Приморья протянулась на север, через Курилы и Камчатку, целая цепь культур с приморской ориентацией. Иными словами, появился реальный «информационный канал», соединивший Арктику, край света, с крупными культурными центрами Древнего мира.

Возникнув более двух тысяч лет назад, достигнув расцвета в начале I тысячелетия новой эры, оказав заметное влияние на развитие различных сообществ морских арктических зверобоев далеко за пределами Берингова пролива, «полярная цивилизация» стала в VIII -X веках новой эры клониться к упадку. Эквенские находки дают возможность увидеть, как постепенно она утрачивает присущий ей изначально поисковый характер. Нивелируются субкультурные различия, исчезает былое многообразие гарпунных наконечников и «крылатых предметов», в скульптуре утверждаются лаконичные, условные образы, из орнаментальных узоров уходят десятки изящных, сложных по конфигурации мотивов. Возможно, это был достаточно закономерный процесс трансформации пробных форм в устоявшиеся, более практичные и простые, но факт остается фактом: на смену творчеству, эксперименту, риску приходят стагнация, шаблон, отказ от поиска не известных ранее решений.

И последствия этих перемен сказались достаточно быстро. Около пятисот лет назад арктический климат в очередной раз изменился, стал еще более жестким, и «цивилизация Берингова пролива» не смогла приспособиться к новой экологической ситуации. Социум выжил, но платить за это пришлось сполна: на побережьях Чукотки и Аляски утвердилась другая традиция. Ее носители тоже были искусными охотниками, бесстрашными мореходами, талантливыми резчиками по кости, тем не менее их культура уже никогда не смогла подняться на тот уровень, что был достигнут морскими арктическими зверобоями рубежа нашей эры.

Михаил Бронштейн



См. также:
Веб-дизайн: обучение и тематические интернет-ресурсы
ПРОЕКТ
осуществляется
при поддержке

Окружной ресурсный центр информационных технологий (ОРЦИТ) СЗОУО г. Москвы Академия повышения квалификации и профессиональной переподготовки работников образования (АПКиППРО) АСКОН - разработчик САПР КОМПАС-3D. Группа компаний. Коломенский государственный педагогический институт (КГПИ) Информационные технологии в образовании. Международная конференция-выставка Издательский дом "СОЛОН-Пресс" Отраслевой фонд алгоритмов и программ ФГНУ "Государственный координационный центр информационных технологий" Еженедельник Издательского дома "1 сентября"  "Информатика" Московский  институт открытого образования (МИОО) Московский городской педагогический университет (МГПУ)
ГЛАВНАЯ
Участие вовсех направлениях олимпиады бесплатное

Номинант Примии Рунета 2007

Всероссийский Интернет-педсовет - 2005