Золотая осень империй
|
Учитель гуманитарного класса попросил меня рассказать его питомцам о Траяне и его эпохе. Римскую историю эти школьники знают неплохо, но соседи Рима остаются для них лишь варварами-интервентами либо объектами очередного грабежа римлян. Пора выпустить молодняк на простор Евразии во всей ее этнической и политической пестроте. Пусть учатся чувствовать себя наследниками всего человечества! Эпоха Траяна для этого очень подходит: уже действует Шелковый путь от Китая до Сирии, а вдоль него расположилась цепь великих держав. Рим и Парфия, Кушаны и Индия, Хань и Хунну, все они энергично торгуют или воюют, причем враждуют обычно с ближайшим соседом, а союзничают «через одного».
Траян воевал с Парфией не только для того, чтобы занять легионеров полезным делом или отомстить за давний разгром Красса, но и для снижения цен на импортный шелк. Со времен Августа покупка шелка разоряла знатных римлян, а производить этот экзотический продукт римские подданные не умели. Только при Юстиниане I секрет шелка будет раскрыт византийцами; до тех пор торговый баланс Запада с Востоком остается «перекошен» в пользу Востока. Такое введение в глобальную экономику понятно и интересно для девятиклассников…
Римскую империю времен Траяна естественно сравнить с империей Хань на другом краю Евразии
Но при этом нужно учесть факт, неведомый мудрецам той эпохи: до распада державы Хань остается 80 лет, а до распада Римской державы — 290 лет. Эта разница в возрастах держав (или народов — не в названиях суть!) должна проявляться в поведении рядовых граждан Рима и Хань, а также их правителей. Действительно, в империи Хань II века легко найти властелинов, подобных безответственному Домициану, но аналогов Траяна на троне Поздней Хань не сыщешь!
Деятель, современный и подобный Траяну, в Китае есть. Это полководец Бань Чао, покоритель Западного Края (Си Юй), победитель хуннов и союзник всех их недругов, будь то сяньби (предки монголов), динлины (предки хакасов) или да-юэчжи (кушаны). Но действует Бань Чао на свой страх и риск — скорее, как Ганнибал в Италии, чем как Цезарь в Галлии или как Траян в Дакии либо в Парфии. В ханьской столице — Чанъани — всем заправляют придворные евнухи и прочие чиновники, строящие карьеру скорее на доносах, чем на честном исполнении служебного долга.
Конечно, такой нечисти полно и в имперском Риме, но там немало людей иного склада. Их Траян делает своими министрами, поскольку сам он — того же поля ягода. Первый император рожден и вырос вне Италии, в давно покоренной и романизованной Иберии Дальней. Кто знает, в чьих легионах служил там Траянов предок — Сципиона Младшего или Сертория, Помпея или Цезаря? В имперском обществе Рима это не важно: честный и талантливый воин еще может дорасти до императора.
Под стать Траяну его ближайшие соратники: Лициний Сура, Лузий Квиет и Корнелий Тацит. Первый — двойник Траяна по биографии и характеру, подобно Гефестиону при Александре Македонском или Титу Лабиену при Цезаре. Второй — сын вождя кочевников из Мавритании, римский Отелло. В Римской империи нет расовой дискриминации, поэтому Лузий Квиет достиг высших военных постов, а веком позже его соплеменник (Песцений Нигер) попробует занять римский трон.
В державе Хань тоже терпят служилых «варваров», но лишь при условии освоения ими китайской культуры в полном объеме. Простому вояке вроде Квиета лучше не показываться в ханьской столице: чиновники съедят! Да и сам Бань Чао предпочитал не покидать Западный Край в течение тридцати лет — пока не истратил здоровье в пограничных войнах. Но в Римской империи II века морально здоровые легионы и провинции еще способны на время вылечить центр державы от бюрократического паралича. Так проявляется на бытовом уровне «возраст державы», или «возраст народа», трудно объяснимый на языке теоретиков…
Достоин внимания и последний сподвижник Траяна — министр и историк Корнелий Тацит. Он, конечно, не прямой потомок древнего рода Корнелиев. Кто-то из предков Тацита был усыновлен в этом роду или отпущен на волю; возможно — во время массового террора Суллы, когда имя Корнелиев получили 10000 рабов казненных противников диктатора. Но и тут происхождение неважно: Корнелий Тацит чувствует себя сыном Римской державы и отчасти — врачом, лечащим ее социальные недуги посредством исторических исследований.
Интересно, что на востоке Евразии был «аналог» Тацита. Это Бань Гу — брат воеводы Бань Чао и придворный историограф, автор «Истории Поздней Хань», достойный продолжатель дел «китайского Геродота» — Сыма Цяня. Несомненно, регулярные доклады Бань Гу о подвигах его брата в Западном Крае были так же важны для карьеры Бань Чао, как публикация в Риме свежих глав книги Цезаря о галльской войне — для поддержания славы заальпийского воеводы в глазах римского плебса, накануне неизбежной схватки за власть с сенатом и Помпеем. Но в Китае незнатный пограничный воевода Бань Гу не имел надежд на захват высшей власти…
Интересное получилось сравнение римских дел с китайскими! Эту аналогию стоит развить и дальше — сравнив борьбу Рима с Дакией и войны между Хань и Хунну. Итоги нам известны: Дакия стала римской провинцией, сейчас это — Румыния с языком, восходящим к латыни, и религией, принятой из Византии. Ничего подобного мы не видим в современной Монголии — на месте бывшей державы Хунну. Местная религия пришла из Индии, язык не связан с китайским… Почему так получилось?
Очень просто: китайские колонисты не желали селиться к северу от Великой стены, в сухой степи. Хозяйственный уклад земледельцев Китая (поливное земледелие) не переносится в степь, а менять свой образ жизни в угоду климату завоеватели не склонны. Напротив, римское земледелие переносится за Альпы или за Дунай без больших изменений. Колонисты сеют тот же хлеб, сажают тот же виноград; только оливки хуже вызревают на севере. Нет экономических препятствий к симбиозу вчерашних легионеров со вчерашними варварами!
Тут можно напомнить школьникам о двух румынских исторических фильмах, посвященных войне и миру той поры: «Даки» и «Колонна» Титуса Поповича. Особенно удачен второй фильм — единственная (на мой взгляд) честная экранизация великой трагедии переселения народов и вынужденного мирного сосуществования побежденных с победителями. Рядом с этой картиной можно поставить разве что болгарский фильм «Хан Аспарух» — но это более поздняя эпоха, и совсем иное соотношение сил варваров и имперцев…
Кстати, школьники наверняка спросят меня о родстве современных монголов с древними хуннами. Вопрос не из легких. Похоже, что язык хуннов принадлежал к тюркской, а не к монгольской группе алтайской семьи. Прямыми предками современных монголов были, скорее, древние сяньби — соратники юного воителя Таншихая, разгромившего хуннов в середине II века. Но единство быта кочевых скотоводов Великой Степи позволяло побежденным сравнительно легко сливаться с победителями. Поэтому несомненно, что среди жителей современного Улан-Батора или Гоби много потомков древних хуннов. Их можно опознать даже внешне: согласно китайским хроникам, хунны отличались от коренных китайцев «возвышенными носами». То есть они были похожи на столь любезных российскому сердцу индейцев Северной Америки или нынешних жителей Горной Шории!
Как быть с вековым диалогом Рим — Парфия?
Итак, контакты римлян с даками и ханьцев с хуннами поддаются разумному осмыслению и даже прогнозированию. А как быть с вековым диалогом Рим – Парфия? Мы знаем, что Траян сумел разбить парфян, даже захватил их столицу — Ктесифон на Тигре (бывшую Селевкию). Но потом император счел за благо отступить на западный берег Евфрата и заключить мир с парфянскими царями — Пакором и Волагазом. Почему он так решил, и прав ли был в этом решении? Видимо, прав. Ведь эта граница оставалась стабильной в последующие сто лет — вплоть до гибели Парфянского царства в ходе восстания персов во главе с Арташером Сасанидом (в 224 году). Можно сделать вывод, что в эпоху Траяна Парфянское царство уже подверглось бюрократическому вырождению — наряду с империей Хань. Но почему Траян не попытался окультурить ослабевшую Парфию по римскому образцу — как Александр Македонский завоеванную Персию?
|
Допустим, что Траян сделал разумный вывод, зная о быстром распаде Македонской державы на Ближнем Востоке. Здешний симбиоз хозяйственных укладов, культур и религий не уступал, а превосходил по сложности эллинский мир или Римскую империю; поэтому западным пришельцам не удавалось соблазнить аборигенов греческим или римским образом жизни. Когда Траян понял это — в ходе Парфянской войны или еще до ее начала? Второй вариант кажется более вероятным: в действиях Траяна незаметно суеты и импровизации. В Дакии он был заранее уверен в успехе и потому не пожалел усилий для постройки каменного моста через Дунай еще в ходе боевых действий. Евфрат и Тигр гораздо уже Дуная, но постоянных мостов римляне там не строили.
Так зачем же тогда Траян затеял заведомо бесплодную войну на востоке? Возможно ли, что императору был более важен процесс, а не результат войны? Может быть, такой результат был полезен не одному Траяну, но и всей Римской державе? Вести войну только для того, чтобы занять армию великим делом; чтобы отвлечь растущие силы социума от внутренних усобиц… Ну, и конечно — сдвинуть границу римского влияния на восток, уменьшить расходы на привозимый издалека шелк!
Эти расчеты выглядят правдоподобно. В сущности, так же рассуждали правители империи Хань, посылая Бань Чао в Западный Край, но не выделяя ему серьезных подкреплений. Наоборот, из столицы на запад отправляли толпы «молодых негодяев» — осужденных преступников, заменяя им тюремное заключение пожизненной ссылкой. Законопослушных пахарей правители берегли повсюду — как на востоке, так и на западе Евразии. Но при этом на западе были лишние силы: безработная молодежь из приграничных провинций процветающей империи охотно вступала в победоносные легионы. На востоке таких добровольцев не было: здешняя молодежь увлекалась преступностью, и ее путь в армию был иным.
А как была связана армия с народом в Парфянском царстве? Совсем иначе, чем в Риме или в Хань, потому что сами парфяне составляли небольшую долю населения подчиненного ими Ирана. Родиной этих конных витязей была степь на крайнем севере страны, в современной Туркмении. С коренными персами парфян сближали язык и память об общих богах — дэвах (духах ветра и иных стихий). Но религиозная реформа Заратустры не затронула парфян: они отказались признать разделение мира на светлое царство Ахурамазды и темное царство Аримана, и потому сделались для своих родичей-персов презренными язычниками.
Но после того как власть греков-селевкидов над Ираном ослабела, парфяне первые собрались с духом и отвоевали иранские земли у западных чужаков. В итоге Парфянское царство стало химерой, где большинство населения согласно терпеть власть правителей-иноверцев до тех пор, пока они доказывают свое право на власть регулярными военными подвигами и невмешательством в культурную жизнь большинства населения. Имея столь непрочный тыл, парфянские цари не решались вести агрессивные войны вдоль Шелкового пути. Но когда с запада или с востока в Иран вторгались иноземцы, парфянская армия геройски (и обычно успешно) противостояла им.
Вероятно, Траян понял эту необычную ситуацию в ходе Парфянской войны. Он решил не прилагать особых усилий для полного разгрома парфян, чтобы их непрочная власть не сменилась общенациональным сопротивлением персов под религиозным знаменем. В ту пору это удалось римлянам — но сто лет спустя неизбежное случилось, и новый, сасанидский Иран сделался опаснейшим врагом Рима на востоке. Эта вражда тянулась 400 лет — вплоть до покорения Ирана арабами, которое ничуть не улучшило отношений между Византией и новым исламским халифатом.
Сравним Парфию с царством Кушан
А теперь сравним понятную нам Парфию с загадочным царством Кушан, которое отделяло западный Иранский мир от Дальневосточной ойкумены. До недавних пор мы знали историю кушан лишь по обильным упоминаниям их деяний в летописях соседних народов: китайцев, индийцев и иранцев. Лишь в 1979 году драматические раскопки В.И. Сарианиди в Северном Афганистане вскрыли могилы безымянных царей I века — предков великого Канишки, который был современником Траяна и соперником Бань Чао в борьбе за контроль над Шелковым путем.
Мы не знаем языка, на котором говорили кушаны; но, видимо, этот язык принадлежал к иранской группе индоевропейской семьи (как и язык парфян). Мы знаем, что центром державы Кушан с середины II века до новой эры была Ферганская долина, отвоеванная ими у греческих правителей Бактрии. Китайцы называли эту страну Давань, а самих кушан — да-юэчжи, и регулярно направляли к ним то посольства, то военные отряды, чтобы добыть местных коней — родоначальников прославленной персидской конницы, а через нее — арабских скакунов Средневековья и современных ахалтекинцев. Итак, быт кушан мало отличался от быта их западных соседей — парфян, и вполне можно сравнить дальнейшие судьбы этих двух кочевых народов.
Парфяне подчинили себе земледельческий Иран в III веке до новой эры — как только исчезло державное единство Селевкидов. Царь Канишка решил повторить этот опыт в Индии в конце I века — вскоре после распада Греко-Индийского царства, основанного беглецами из Бактрии, благо, путь из Средней Азии в Индию через горные перевалы Афганистана известен с незапамятных времен. По нему прошли еще древние арии, а потом — воины Александра Македонского и Деметрия Бактрийского.
Так воители-кушаны стали очередными владыками Северной Индии, не отказываясь от контроля над Шелковым путем на севере. Но удержать эти два региона в одной державе еще никому не удавалось, и кушаны не стали исключением из общего правила. Распад империи Хань в конце II века избавил кушанских правителей Средней Азии от давления с востока; но в середине III века их одолели западные соседи — персы. После этого наследники Канишки правили только в Индии.
Здесь кушаны составляли ничтожное меньшинство населения; поэтому Канишка пошел на сближение с буддистами, а его внук Васудэва сделал буддизм государственной религией своей державы. Так Кушанская Индия повторила судьбу Парфянского Ирана. Сходным оказался и конец обеих держав: парфян свергли персидские националисты (Сасаниды), а кушан — индийские националисты (Гупты). В обоих случаях национальное восстание шло под религиозными лозунгами. Симпатии царей-Кушан к буддизму вызвали антипатию царей-Гуптов к этой мировой религии. С тех пор влияние буддизма в Индии пошло на убыль. Его теснил возродившийся индуизм, и монахам-буддистам пришлось вести свою проповедь в окрестных землях: в Средней Азии, Китае, Индонезии и Индокитае. В наши дни многие историки рассматривают эту экспансию первой из мировых религий как рубеж, отделяющий Средневековье от Античности.
Реформа Константина
На западе Евразии подобным рубежом стала религиозная реформа Константина в начале IV века. Она была неизбежна: христианское вероучение охватило к тому времени большинство подданных Римской державы. Но начало мирному сосуществованию христиан с имперской властью положил именно Траян. Он хотел исключить любые гражданские усобицы в доставшейся ему державе, и потому запретил магистратам принимать доносы на христиан. Врагом империи и римской религии следует считать лишь того, кто сам заявляет о своей вражде! С прочими инакомыслящими власть может примириться.
Эту разумную политику продолжили наследники и единомышленники Траяна: Элий Адриан, Антонин Пий, Марк Аврелий. Непрерывная чреда их правлений запомнилась потомкам как «золотая осень» римской державы и всего античного Средиземноморья. Граждане и правители стареющего Римского мира наслаждались плодами давней пахоты и посевов, при этом нечаянно бросая наземь семена будущего Средневековья. То же самое происходило в Индии и Иране, в Средней и Центральной Азии, в Дальневосточной ойкумене, то есть во всех регионах, связанных воедино древним Шелковым Путем.
Можно надеяться, что такой синтетический обзор политического и культурного наследия Античности в масштабе всей Евразии увлечет моих завтрашних слушателей — юных россиян конца ХХ века, которых ветер истории внезапно перебросил из золотой осени Российской империи в предрассветные сумерки нового мира на просторах древней Евразии.
