Три измерения человеческой природы

«Ab ovo usque ad mala». Человек и Энергия

Позволь, тебе нарву я диких яблок…
Нарою сладких земляных орехов…
Я гнезда соек покажу тебе…
Я научу тебя ловить силками
Мартышек юрких я тебе достану
Птенцов с отвесных скал
Пойдем за мной!

Калибан

Продолжая разговор¹ о нашей собственной природе, рассмотрим три «измерения» феномена человека — Пространство, Время и Энергию. Эти «слоны» возносят наш вид на недосягаемую высоту. Начнем с энергии, которую все организмы черпают из источников пропитания.

Слабость, породившая могущество.

Человек за счет эволюции способов добычи «хлеба насущного» превратился из скромного тропического вида в биосферного сверхконкурента. Но достигнуть этих высот он смог именно из-за своей «слабости». Среди аппаратов по добыванию пищи — клыков, щипцов, наждачных языков и четырехкамерных желудков, «детские» челюсти человека занимают невысокое место. Изменение облика в нашем роду вплоть до последних тысячелетий сопровождалось упрощением именно «жующих» приспособлений.

Животные в природе склонны приспосабливаться к определенному виду пищи — едят, скажем, только листья или только муравьев. Чем сложнее экосистема, тем глубже такая специализация. У млекопитающих она часто преувеличивается: мало кто знает, что олени ловят мышей и едят рыбу, а волки любят яблоки, арбузы и саранчу. Среди всех приматов предки человека были самыми всеядными. Помимо растений, они добывали богатую белком пищу охотой, ловлей насекомых и некрофагией.

Каждый из этих источников заставлял предков использовать инструменты, что большая редкость среди животных. Почти все они берут пищу ртом, только слоны и приматы пользуются манипулятором. Но даже мелкая живность на юге колет, кусает и прыскает ядом. Поэтому обезьяны берегут руки и вначале прихлопывают добычу палкой. Палочкой они часто трогают и неприятного собеседника, например, того служителя зоопарка, который верещит, если его обнимают. Затем палочку нюхают, и становится ясно, кто перед ними. Другой способ лишить добычу опасных свойств — «растереть» ее по земле. Дорогие лакомства будут сперва размазаны обезьянкой по полу, и только затем она их слижет. Это одна из предпосылок «страсти» к размазыванию красящих веществ, характерной для всех приматов. Кстати, цветными мелками они сначала рисуют, а затем их съедают. У человека «страсть» эта разрослась до искусства рисовать или превращать собственное тело в картину или даже в торт.

Предкам людей приходилось постоянно использовать инструменты, хотя бы для колки орехов, охоты и обработки туши. Охота — очень непростой способ добычи пищи, даже крыса способна искусать и обратить в бегство нападающего. Приматы его не жалуют. Только в последние десятилетия было обнаружено, что самцы больших обезьян устраивают настоящие загонные охоты. Мясо — лакомая для них пища, но добывают его редко, не желая растрачивать силы. Кусочек мяса обезьяны заедают большим пучком листьев. Так что раздельное потребление мясной и растительной пищи, которое рекомендуют некоторые диетологи, у приматов не принято.

У древнего человека возможности для охоты на крупного зверя открылись около одного миллиона лет назад, когда появились обожженные на огне копья, глубоко вонзающиеся в тело жертвы. До этого предки людей добывали лишь всякую мелочь. Но где же они брали то обилие мяса, для которого предназначались каменные орудия? Его «поставляли» цари зверей — крупные хищники. Ибо ранние люди занимали довольно удобную, хотя и сложную нишу — некрофагов. Этим путем можно получить весьма свежее мясо, ведь часть объеденной кошками туши, достающаяся гиенам и грифам, может весить сотню килограммов. Но возникала проблема: как отделить столь прочное мясо? Попробуйте прокусить «железные» мышцы дичи… Хищники режут его, как ножницами, особыми зубами и «отскабливают» языком-теркой. Ранние люди стали использовать камни, дающие острый излом — кремни, обсидианы. Не надо даже особенно возиться с «изготовлением». Достаточно разбить глыбу и получить осколки, чтобы ими резать мясо, швыряться в стервятников, а заодно и полюбоваться, как они блестят на солнце.

Это не оговорка: ранние люди делали орудия не только, чтобы обеспечить «когда-нибудь потом» себе бифштекс, а чтобы получить удовольствие от их эстетических качеств и «от самого дела». Обезьяны, увидев яркий предмет, стремятся заполучить его любыми средствами: выпросить или обменять на шкурку банана, а можно и взять в заложники ногу несговорчивого владельца. И когда вожделенный предмет (скажем, навесной замок) наконец в руках, обезьянища играет с ним целый день. Так и у наших «странных» предков — скорее всего именно удовольствия, а не голод и уж тем более не чувство долга заставляли часами возиться с блестящими камнями. Эта мотивация жива по сей день. Люди почему-то считают квинтэссенцией ценности некие яркие минералы, совершенно несъедобные, от которых одна польза — прикрепить на ухо. Последние «жители каменного века» — австралийские аборигены — утверждали, что главное качество орудия — его красота.

«Фактор красоты» сильно повлиял на эволюцию человеческой культуры, заставляя совершать затраты энергии, недопустимые с точки зрения экологии. Увлечение алмазами, например, заставило «голыми руками» вырыть полуторакилометровую яму в Кимберли. Погоня за драгоценными материалами нанесла, кстати, огромный ущерб природным сообществам — от гилеи до тундры.

Итак, уже на заре своей эволюции человек с помощью камня освоил несколько особых источников пищи. Он, например, добыл костный мозг, а до него это умели делать лишь гиены-костогрызы и марабу (чей желудок растворяет кости целиком, как сосуд с кислотой). Таким было начало первой пищевой революции, идущей путем обработки пищи. Важными достижениями культуры здесь стали костер и неолитический горшок.

Власть над симбионтами.

Но подлинного могущества человек достиг в ходе второй пищевой революции — освоения симбиоза. В тропиках самые сильные существа — это вездесущие муравьи и термиты. Они «культивируют» простейших, грибы, растения-мирмекофилы и прочую живность на «несъедобной» для них органике (известна их способность уничтожать целые дома), приобретая массу дополнительного ресурса.

Человек также подчинил себе, «окультурил» животных и растения, челюстями и корнями которых он стал вычерпывать новые, доселе недоступные ресурсы экосистемы. С помощью культуры наш вид необыкновенно расширил жизненное пространство и стал «сверхконкурентом».

Он соперничает с продуцентами — захватом посевных площадей, на которых росли бы степные травы и хвойные леса. С консументами — интенсивной охотой и защитой растений от целой армии насекомых, ведь именно им «по закону» и принадлежат миллионы тонн зеленой массы полей. Он выступил даже против самых великих жителей Земли — редуцентов: бактерий и грибов, отбирая у них «поживу» методами консервации и эпидемиологии.

Такого не умел ни один вид. Впрочем, в истории биосферы было еще два подобных случая, и оба привели к глобальному кризису. Речь об этом пойдет в дальнейшем. А сейчас скажем еще, что вторая, «симбиотическая» революция дала огромный прирост населения. Ее символом могут быть первейшие спутники человека, неприхотливые «экологические сорняки» — ячмень и коза. Совсем недавно свершилась и третья, «технологическая» революция питания. Появились новые культуры, севооборот, минеральные удобрения Либиха и консервация Пастера, которые возродили истощенную европейскую землю.

Своим процветанием Европа отчасти обязана консервной банке и мешку с удобрениями — таковы два очередных символа. После третьей революции население Земли возросло на пять миллиардов человек.

«Дальние страны». Человек и Пространство

В Срединных Землях много совершенномудрых людей — из-за слияния стихий, согласных между собой. В Дальних Краях много странных тварей — это порождение стихий, разобщенных между собой.

Гань Бао.

«Записки о поисках духов»

Помимо способов добычи «хлеба насущного», необычность экологии человека затрагивает его географию и перемещение в пространстве. Среди млекопитающих есть мигрирующие виды (хищники, копытные, киты), но большинство относятся к «домоседам» и не склонны к перемене мест, включая приматов. Однако род Homo изменил «приматным» привычкам и стал одним из величайших путешественников. В этом ему помогли наземность, удачная конструкция ног, хищничество и крупные размеры тела. Впрочем, не только эти «прозаические» черты толкали его на поиски новых земель. В поведении человека появилось особое качество — мигрантность. Он следует ее стимулам, подобно тому, как птицы весной летят с изобильного юга на северные болота, обрекая себя на хлопоты гнездования — ведь не голод же толкает их. Или лемминги, зайцы, копытные сбиваются в огромные стаи, стада и несутся прочь, порой навстречу гибели. Не появись мигрантность у человека, он, возможно, так и остался бы представителем фауны африканских саванн, как павианы и страусы.

Миграции человека нередко противоречат «здравому» экологическому смыслу. Заселяя Америку, люди прошли тридцать тысяч километров, обогнув Тихоокеанское кольцо примерно за двадцать тысяч лет. Вначале из субтропиков они поднялись в стужу Берингии, а затем спустились до самой Огненной Земли. Причем этот «спуск» сквозь степи и джунгли был не легче: арктические охотники имели в то время гораздо более высокий уровень жизни, чем жители экваториальных лесов. Передвижение по меридианам вынуждало осваивать новые природные зоны. Большую роль здесь сыграли культурные адаптации: костер, убежище, одежда. Однако велик был и вклад биологических приспособлений. Именно из-за них Homo sapiens проявляет такое разнообразие внешности, как, наверное, никакой другой вид на Земле.

Многие приспособления развивались конвергентно, то есть независимо в разных генетических стволах. Поэтому столь отдаленные друг от друга австралийцы, индусы и нилоты одинаково защищаются от избытка тепла и света — длинными конечностями и темной кожей, а на мрачном ледяном севере выживают коренастые и светлокожие лопари, эвены и эскимосы. В экваториальных лесах трудно добыть пищу — и на всех трех континентах «лесные люди» приобрели защитный маленький рост, образовав «пояс пигмеев» Земли. Но по своему происхождению пигмеи бабмути ближе к великанам масаи, малыши яномами — к высоким могиканам, а вьетнамцы — к эскимосам-китобоям. Таким образом, разнообразие человечества проявляется в существовании множества генетических очагов и пестроте адаптивных вариантов внутри каждого из них. Биоразнообразие некогда стало залогом устойчивости нашего вида — он успешно перенес испытания ледникового периода, унесшие добрую половину фауны Земли.

Итак, человек подвижен, а его вид космополитен и многообразен. Поэтому нет смысла искать некие «центры происхождения Человека» и вести споры о великой Прародине человечества, переходя то под знамена моноцентристов, то полицентристов. Наличие «вавиловских центров разнообразия» характерно для географически стабильных существ, какими являются, скажем, культурные растения. Но древние люди не были привязаны к своей земле — до той поры, пока не потребовалось ее возделывать. Поэтому их ареалы имели вид не центров, а протяженных областей. Ведь чтобы пройти Евразию за тысячу лет, надо делать всего лишь шестнадцать километров в год. А в их распоряжении были миллионы лет.

Неудивительно, что остатки даже самых древних людей находят от Претории до Китая, где их разделяет свыше пятнадцати тысяч километров сухопутной дороги. На этом протяжении и протекала их эволюция. Причем она имела вид не древа или ступеней, а огромной сети, напоминающей разлившуюся реку — некоторые ее рукава сообщались меж собой, некоторые уходили в песок. Приматы легко образуют межвидовые гибриды, что же говорить о внутривидовых генных потоках. Постепенно вымирания и смешения породили единый космополитный вид с непрерывной, хотя и сильной географической изменчивостью. Это был огромный сетевидный ствол вида Homo erectus, который за миллион лет плавно перетек в Homo sapiens.

Мигрантность человека отразилась на нашем мировоззрении. Мы убеждены в «добродетели Пути»: вперед лучше, чем на месте, новое лучше старого (что вовсе не очевидно). Мифопоэтическая модель Пути — движение солнца по небосклону. Поэтому идти в гору считается лучше, чем спускаться с горы (хотя виноград и море ждут именно внизу).

Отчасти из-за такого стереотипа мышления мы склонны поддерживать идею, что был только один очаг прогрессивной эволюции и что из этой Эдемской долины — Прародины — время от времени исходили волны пассионариев, полностью заменявшие «устаревших» местных жителей по всей Земле. Думаю, вряд ли такая идея справедлива, ведь колонизаторы уступали и числом, и приспособленностью к новым условиям. Гораздо вероятнее, что пришельцы смешивались с местными популяциями, внося новые черты. Но сохранялись и черты автохтонного населения — сильнее всего это заметно в австронезийском эволюционном кармане, где эволюция приостановилась. Поэтому меланезийцы и особенно тасманийцы донесли до нас очень архаичный облик и самую архаичную культуру.

«Mutabor — я изменяюсь». Человек и Время

Дожив до тысячи лет, фазан уходит в море и становится устрицей, черепаха-юань научается говорить, как человек, лиса становится прямо и превращается в красавицу, змея, разорвавшись, разрастается по частям, по дожившей до ста лет крысе можно гадать…

Гань Бао.

«Записки о поисках духов»

Опаздывающий кролик.

Каждую секунду своей жизни организм изменяется, повинуясь определенной стратегии. Стратегия растений и грибов — «я разрастаюсь»: они стараются оплести своим телом объем — освоить Пространство. У животных иная задача — «я успеваю», они преодолевают Время, их существование — это рождение, движение и смерть. Одноклеточные организмы осваивают Число: «я множусь». Они практически бессмертны, растения, усеянные вегетативными почками, — потенциальные долгожители.

Лишь животные пребывают в постоянной борьбе со временем в течение своей короткой жизни. Поэтому большинству из них и присуще то качество, за которое люди причислили их к царству Animalia, «живых, одушевленных» существ — это способность к управляемому движению. Но кроме перемещения, организм животных «борется со временем» сложным онтогенезом. Их жизнь разбита на множество отдельных событий, стадий, состояний. Это помогает им «успевать» в питании, защите, расселении, размножении…

Компромисс незримых эгоистов.

Человек, как гражданин царства Animalia, также проходит сложный онтогенез, в котором больше десятка стадий и у каждой свои задачи, решаемые с помощью тех или иных приспособлений: одни позволяют ему успешно развиваться в утробе матери, другие — во внешней среде, третьи — самому рождать и выращивать детей.

Каждая стадия преследует свои «эгоистические» цели. Это частный случай закона «эволюционного эгоизма», подробно описанного Ричардом Докинзом: стратегии, которым подчиняется ген, клетка, организм, стадия, популяция и вид, неодинаковы, иногда даже противоположны, но между ними устанавливается компромисс, необходимый для эволюционного успеха целого вида. Сквозь призму этого закона жизненный путь «венца природы» приобретает довольно необычный ракурс.

Жизнь внутри.

Внутриутробный этап жизни человека фактически предстает как одна из форм паразитизма. «Питание одних за счет других» далеко не всегда приносит вред, иногда это напрямую ведет к эволюционному успеху. «Паразитная» и «несправедливая» стратегия проявляется еще при формировании в организме половых клеток. Они образуют некую элиту, которая питается за счет окружающих.

Но лишь единицы из «выпускников» этой элиты, из миллиона фолликулов и миллиардов сперматозоидов бывают удостоены возможности воплотиться в новом организме, остальные гибнут.

После оплодотворения крохотный эмбрион вступает в паразитический симбиоз, внедряясь в стенку матки с помощью особого органа — плаценты. Произвести такую имплантацию удается только половине оплодотворенных яйцеклеток. Материнский организм противится внедрению, вступая в иммунологический конфликт, нередкое следствие которого — токсикоз или выкидыш. Но чаще «личное» сопротивление бывает сломлено требованиями воспроизводства целого вида, и новый человек продолжает свое развитие.

Такой «автопаразитизм» помог добиться большого эволюционного успеха млекопитающим, которые отдают потомству ресурсы своего тела, вынашивая и выкармливая детенышей. Человек занимает одно из первых мест по такой отдаче. На другом конце древа жизни находятся совершенно иные «автопаразиты» — лишайники. В их теле водоросли кормят паразитирующий гриб. Но именно этот союз образует организм, произрастающий при самых суровых условиях.

Изгнание.

В следующей стадии человек — изгнанник, новорожденный. Она короткая — десяток дней, но очень важная. Претерпев сильнейшее сжатие в матке и родовых путях, организм попадает в новую агрессивную среду. Ему необходимо срочно наладить совершенно иные способы всех жизненно важных функций — дыхания, питания, защиты от холода и инфекции, и все в условиях жестокого стресса, получая лишь некоторую помощь от матери. До нашего столетия, когда перинатальная медицина сделала огромные успехи (начавшиеся с мытья рук акушеров), немногие проходили это испытание.

В первую неделю мать и ребенок приобретают самую сильную родственную связь путем запечатления, которое идет через древнейший и прочнейший канал информации — обоняние. У «природных» людей мать облизывает и обнюхивает новорожденного, прикладывает его к груди, постоянно носит на руках, а затем на бедре. Происходящий в это время обмен запахов, звуков, да и биополей становится основой пробуждения материнских чувств и установления глубокого взаимного контакта.

Neverland.

Во время «весны жизни», которая, как считал Пифагор, длится до двадцати лет, происходит рост и развитие организма. Но и эта «весна» разделена на несколько стадий со своими особенностями. Примерно до одного года длится грудной возраст, во время которого решается важная задача — налаживается система управления. Ведь у новорожденного ни органы чувств, ни мозг не могут полноценно воспринимать информацию и отдавать команды. Он видит даже не перевернутый мир, как иногда считают, а просто набор световых пятен.

Лишь постепенно из жужжащего и цветного беспорядка внешних сигналов и нервных импульсов мы научаемся выделять сгустки смысла, звуки, изображение… Только тогда мозг получает способность расшифровывать поток восприятия. А во время следующего этапа — раннего детства, до трех лет, формируется опорно-двигательная система, подразделяются мышцы, позвоночник привыкает к выпрямленной позе, и человек уже может смело ковылять на двух ногах, брать всякие вещицы и засовывать себе в рот, гримасничать и чирикать на разные лады в подражание взрослым…

Из всех млекопитающих человек может позволить себе самый долгий период детства. За это время он успевает усвоить огромную информацию, научается прекрасно двигаться, вести пищевой поиск, полноценно общаться. Через двенадцать лет родители в награду за все труды вдруг получают независимых и неугомонных существ, бурчащих на непонятном языке и встречающих все в штыки. В своем роде это стадия консервативности и завершенности. Можно было бы всегда оставаться двенадцатилетними в стране Neverland.

Министерство репродукции.

Но стратегия Воспроизводства выдвигает новые задачи. Из своей сказки Питер Пэн возвращается в реальность — для того чтобы завести семью. Ибо для этого надо стать в два раза больше, сильнее и хитрее.

Наступает переходный возраст, половое созревание. Эта деформация тела и ума диктуется выбросом гормонов из особых тканей, принадлежащих репродуктивной системе. В организме она стоит особняком, представляя собой «государство в государстве», отдельным ее клеткам будет дозволено нарушить закон генетической однородности и превратиться в гаметы. Репродуктивная система заставляет организм перестроиться для своих целей. Стратегия детства потреблять и расти постепенно замещается готовностью размножаться и отдавать. То, что требования репродукции коренным образом меняют течение нашей жизни, — обычный закон природы, действенный для всех ее детей. Он прерывает спокойную жизнь подземных личинок цикад, и те выбираются наружу прямо в клювы скворцов, он гонит на гибельный нерест лососей, заставляет драться сонных черепах, летать муравьев, а птиц, наоборот, — оседать на гнездах…

Фильмы для взрослых.

Две стадии жизни специально посвящены репродукции — подростковая (до 16 лет) и юношеская (до 20 лет). Во время первой развивается способность к продолжению рода — не только у тела, но и у духа. Какие бури сопровождают физиологическое и психологическое созревание! А чтобы приобрести умение, как правильно размножаться, подростки проявляют к этому недюжинный интерес, который затем угасает.

В природе крупные приматы обучаются технике полового поведения, наблюдая за старшими особями, и тренируются во время игр. Лишенные этой возможности в неволе, они часто оказываются неспособными к размножению. Молодым гориллам, родившимся в зоопарке, пришлось показывать видеосъемку эротической жизни их более опытных сородичей. Материал был усвоен хорошо.

Биологические механизмы репродукции в полной мере стали известны лишь во второй половине ХХ века. До этого люди, пользующиеся весьма зыбкими представлениями, не исключали, что черепаха раз в сотню лет рождает зайца, что бывает межвидовая связь людей, животных и мифических существ, что ребенок может быть рожден оленем, деревом, скалой, облаком, драконом, а отцовство принадлежит божеству, духу, герою, тотему, нескольким мужчинам… Реликт этих представлений — миф о Непорочном зачатии. Половой акт часто расценивался не как причина деторождения, а как ритуал слияния — возврата к первочеловеку-гермафродиту или как дар благих сил для получения удовольствия…

Цветение.

Когда бури утихают и земля покрывается цветами, человек вступает в юношеский возраст. По существу, это стадия поиска полового партнера и образования пары. Главная задача здесь — как стать избранником. Она очень сложна, ибо решая ее, все претенденты, от улитки до человека, должны удовлетворить две противоположности: продемонстрировать, с одной стороны, новизну, исключительность (это требование биологии пола), а с другой — сходство с сородичами (как требование биологии вида).

Гораздо большей половой привлекательностью обладает новый человек, таинственный незнакомец. И чтобы доказать свою исключительность, молодые пускаются на разные ухищрения, обновления внешности и подвиги. Но при этом они не должны выбиваться за рамки моды — среднеисключительных показателей. Ибо особо странные отвергаются. Поэтому, хотя назначение модной, каблуковой внешности — выделить индивида из толпы, она автоматически облекает его в униформу подобия.

Итак, пышные перья брачного периода должны и выделять, и уравнивать Героя (или Героиню) среди подобных. На «подиуме» Герою следует проявить незаурядные физические и психологические качества и доказать, что он достойный донор генов для будущего ребенка. Желательно немного романтики, искусства — это признак хорошего развития мозга Homo sapiens.

У человека поиск партнера сложен и прост одновременно. Ему присуще качество «резкой эпигамной дифференциации», в быту именуемой «любовью». То есть в коллективе любой численности, будь то трое или миллион, каждый находит свою «единственную и неповторимую» половину. Полагают, что у наших предков это качество экономило энергию, уменьшая хлопоты брачной конкуренции. Ведь для большинства млекопитающих привлекательной становится любая самка в эструсе, и все они, от китов до мышей, истощают жизненные ресурсы брачными турнирами. Итак, человеческая любовь прошла пути эволюции, приобретя особое значение для нашего вида. Одно пока не изменилось: в ее недрах и по сей день зарождаются дети.

Возвращение к земле.

Мужчина недоумевает: вчера она требовала стихи о звездах, сегодня хочет соленый помидор, а завтра подавай ей полный погреб картошки. Ибо наступает следующий этап жизни — зрелость, посвященная заботе о потомстве. Стратегия здесь изменяется — семье становится необходим не донор пассионарных генов, а совсем другой человек — заботливый родитель.

В это время переворачиваются ценности, идеалы, самый смысл жизни. У юных благими считаются мобильность, нападение, агрессивность, поиск новизны, переход на новые места, высокий интеллект, риск. У зрелых, наоборот, — стабильность, строгое подавление агрессии, защита, обращение к старому, обживание своего места, опытность, осторожность… Это — важная составляющая конфликта поколений.

У зрелости есть вторая стадия — от 35 до 60 лет. У «природного человека» она была посвящена заботе о втором поколении потомства. У млекопитающих не бывает заботливых бабушек. А вот наш вид их поддержка укрепила еще на заре эволюции, а сейчас стала и вовсе неоценимой. Возраст старше 60 лет некогда был исключительной редкостью. Мафусаиловы годы остаются мифом: вплоть до нашего столетия средняя продолжительность жизни не превышала 40 лет. Но в ХХ веке в высокоразвитых странах она поразительно увеличилась — почти вдвое. Волшебными «пилюлями бессмертия» стала тысяча факторов благосостояния — лекарства, еда, спорт, доброе настроение… Однако продление жизни привело к тому, что статистически общество «постарело» и в нем накопились «болезни старости», в частности онкологические, обменные, сердечно-сосудистые…

Как видим, человек остается глубоко «экологическим» существом. Он по-своему счастлив на каждой стадии своей жизни, если следует стратегии Воспроизводства, у которой целых три составляющие: выживание и развитие у детей, образование пары и деторождение у молодых и забота о потомстве у зрелых. Следующий рассказ будет посвящен эволюционным спутникам человека.

Кирилл Ефремов