Третья жизнь

Пьяница-еж и его сосед

Ушастый еж какое-то время свободно проживал в комнате арбатской коммунальной квартиры, где в молодые наши годы нередко собирались друзья. Как-то раз скромное застолье было посвящено дегустации сладких и ароматных ягодных наливок — ежевичной, малиновой, смородиновой и, Бог весть, еще каких. После нескольких часов приятной дегустации заметили ежа, вышедшего после сна проверить, кто пришел, что делают и почему такой шум. Пустили ежа на стол (да простит мне брезгливый читатель!), а на клеенке были капли разных наливок. Еж, ранее никогда не замечавшийся в пьянстве, вдруг стал жадно слизывать яркие и сладкие капли, явно отдавая предпочтение ежевичной наливке, в чем мы были с ним согласны. Никак не хотел он заканчивать дегустацию, хотя отведал по звериным меркам изрядно. Гости вскоре разошлись, хозяева, включая ежа, ушли на покой. В эту ночь еж не гулял по комнате как обычно, а крепко спал в своем углу. Двое суток его не было видно, потом вышел как ни в чем не бывало, поел и вернулся к нормальной, трезвой жизни. И заметьте: никакого похмелья!

Еж, естественно, занимал «первый этаж» комнаты, шляясь по полу. А на «втором этаже», в клетке, встроенной в стенку, жил крупный тушканчик размером с морскую свинку, с большими ушами, смешным «пятачком» и очень длинным хвостом со «знамечком» на конце.

История этого зверья необычна. Наша экспедиция работала в Среднем Поволжье, в Ульяновской области. Один из местных охотников в разговоре упомянул, что, возвращаясь с охоты, увидел впереди быстро убегающего зверя, невиданного в этих краях, — длинноухого, длинноногого и длиннохвостого. Охотник выстрелил и попал, бросил добычу в рюкзак и принес домой. Вытряхнув неведомого зверя на пол, он с изумлением обнаружил, что тот поскакал по полу, слегка покачиваясь, целый и невредимый, видимо, лишь оглушенный зарядом мелкой дроби. Закончив эту детективную историю, охотник пригласил зайти к нему в избу посмотреть, что за зверь. С первого взгляда было ясно, что это — «большой земляной заяц», самый крупный из тушканчиков, обитающих в степях, обычно южнее этих мест. Здесь, у северной границы ареала, он, конечно, был очень редок. Охотник не знал, что с ним делать, — не убивать же! — и с видимым удовольствием подарил странным москвичам.

Тушканчиков держать в неволе несложно, но по обычной привычке найти любимые у каждого животного блюда я стал предлагать ему самые разные корма: все мыслимые семена и крупы, зелень, хлеб в молоке, творог и другие. К моему удивлению, тушкан раз и навсегда выбрал «геркулес», всем известные овсяные хлопья, которые поедал с неизменным аппетитом в течение нескольких лет, что прожил у нас дома. Ничего другого он в рот не брал, совсем не пил воды, так что и поилку перестали ставить. Так и жил он на одном сухом «геркулесе», пребывая в великолепной форме и, видимо, прекрасно себя чувствуя на столь скудном рационе в небольшой темной нише стенки.

Тушкан этот был зверем тихим и смирным: когда его брали в руки, он, отчаянно вырываясь, никогда не делал попыток укусить; иногда по ночам, правда, из его дома доносились громыхание и скрежет — это он грыз свой металлический поддон. Когда его помещение надо было чистить, тушкана пускали бегать на пол, и он быстро скакал на своих длинных задних ногах по всей комнате. Однажды мы увидели, как тушкан, забежавший под кровать, рвется оттуда, но почему-то никак не может вылезти. Решив, что он за что-то зацепился задней лапой и не может освободиться, я заглянул туда, и моим глазам предстала картина, напоминающая известную игру в перетягивание каната. Еж под кроватью крепко ухватил тушкана за заднюю ногу, пытается ее жевать, а тот, собравшись с силами, выползает, волоча за собой ежа, который в свою очередь вновь затаскивает тушкана под кровать. Зрелище было уморительное, и забавная игра закончилась вничью: звери были разняты, и тушкан водворен в свое помещение.

Лисица на крыше

Как-то «киношники» из «Центрнаучфильма» предложили нам ручную лису, которую, уж не помню почему, им надо было пристроить на время. Лиса эта, которую бесхитростно звали Люськой, была действительно совершенно ручная и очень ласковая: она исступленно лизала двух девушек в течение всего времени, что они провели у нас, передавая зверя в наши руки… После их ухода лису словно подменили: она не давала себя даже гладить, сердито кашляла на нас, не брала из рук мясо и все время проводила на широком подоконнике. Здесь она почти беспрерывно барабанила лапами по окну, по странной причине так и не выбив стекла. Так продолжалось две-три недели, что Люська прожила у нас, и я могу припомнить лишь пару интересных эпизодов, которые вносили в нашу совместную жизнь некоторое разнообразие. Один из них весьма забавный: когда Люська была сыта, она неизменно «зарывала» лишний кусок мяса на полу. С самым серьезным видом она сосредоточенно водила носом по линолеуму — со всех сторон, по кругу, к куску, как она это делала бы в природе, нагребая носом песок на свою добычу. Раз за разом она продолжала тщательно и терпеливо «зарывать» носом кусок про запас, ничуть не смущаясь тем, что он продолжал открыто лежать на полу. Наконец, Люська отходила в сторону, вздыхала после трудов праведных, полагая, очевидно, что запас спрятан достаточно надежно. Потом, однако, она вновь возвращалась: то ли ее что-то не устраивало, то ли вспоминала что-то нам неведомое, и вся процедура повторялась с прежним усердием.

Другой эпизод из жизни Люськи был гораздо более ярким и незабываемым, хотя мало кто счел бы его забавным. Впрочем, кому как — судите сами. Надо пояснить, что коммунальная квартира, комнату в которой занимали многие звери, птицы и гады, здесь описанные, размещалась на втором этаже двухэтажного домика в арбатском переулке, в шестидесятые годы тихом и весьма благопристойном. Окна этого Ноева ковчега выходили в чистый закрытый дворик с тщательно подстриженным газоном и ухоженными цветочными клумбами возле старинного особняка. Да-да, недоверчивый читатель, просто в том особняке жил (насколько я помню) военный атташе Великобритании. Подчас можно было видеть группки чинно расхаживающих нарядных людей, которым подносили фужеры с вином, фрукты и еще какую-то снедь девушки в белоснежных фартуках. Нередко на такие приемы приезжали гости с борзыми, которые резвились на ярко-зеленых коврах газонов.

Окно нашей комнаты выходило прямо на навес из гофрированного железа, под которым стояли автомобили гостей и хозяев. Нередко и сам полковник в нарядном кителе, и его домочадцы, и гости с любопытством пялились на наше окно, улыбаясь и фотографируя особо интересные номера. А посмотреть было на что: то белка скачет по подоконнику, то сурка туда посадят, то сова сидит и крутит головой, то… Ну ясно — зрелища не совсем привычные для городского глаза. А лисица, барабанящая лапами по окну?

Уж не припомню, как такое могло произойти, но в один прекрасный день я был вызван с работы срочным и тревожным звонком: приезжай немедленно — Люська выскочила из окна на навес и в панике носится по нему. Примчался — душа в пятки, — того и гляди лиса сиганет на землю иностранного государства, выскочит на улицу, и крышка! Стоим и думаем: что делать? Люське, конечно, невдомек наши условности и предрассудки: крыша — уже иностранная территория, не больно и вылезешь на нее. Помощь пришла неожиданно в лице дворника (нашего, русского), который давно привык к зрелищам на окне и знал в лицо пару чудаков, живущих за ним. Получив его разрешение выйти на крышу (хозяев не было, видно, дома), я вылез из окна с телогрейкой в руках и стал осторожно приближаться к Люське, ласково уговаривая ее. Куда там! Лисица метнулась к краю навеса — вот-вот спрыгнет, и я спешно ретировался. С полчаса она металась по крыше, как только я пытался приблизиться к ней. Чем отчаяннее положение, тем более спокойными и обдуманными должны быть действия. Пока наш покровитель на земле блокировал отступление противника с края крыши, я медленно и осторожно приблизился-таки к утомленной борьбой Люське и, наконец, накинув на нее телогрейку, втащил через окно в комнату. Операция прошла без жертв с обеих сторон благодаря «второму фронту» нашего доброжелательного союзника.

Скворец, не желавший улетать

К скворцам у меня всегда была особая тяга то ли из-за их обаяния и веселого нрава, то ли по причине их смышлености и доверчивости, то ли за необычные песни, порой с лягушачьим кваканьем или тележным скрипом, а скорее за все вместе. Один из моих скворцов долго жил в открытой клетке; когда хотел, летал по комнате, важно выхаживал по столу во время трапезы и, считая себя полноправным ее участником, выбирал клювом из тарелки что повкуснее.

Как-то летом, войдя в комнату, я увидел, что окно настежь распахнуто (видимо, забыл закрыть его перед уходом), а мой любимец невозмутимо расхаживает по подоконнику, и не пытаясь улететь. Такое поведение скворца показалось, конечно, странным, но разные чудачества (с нашей точки зрения) — вещь нередкая среди домашних питомцев и малодоступная нашему пониманию. Боясь подойти, чтобы не спугнуть птицу, я решил, будь, что будет, и занялся своими делами. Прошел час, другой, но ничего не произошло — скворец спокойно летал по комнате и ходил у открытого окна. Постепенно я привык к этой необъяснимой манере его поведения и смело оставлял окно открытым, а скворец жил своей нормальной жизнью, как бы не замечая мира за окном. Однажды я похвастался университетскому приятелю, что у меня живет скворец, который упорно не желает никуда улетать из дома. Ни один уважающий себя студент-зоолог не может поверить в такое, но я горячо уверял его, и в конце концов Саня заехал ко мне посмотреть на это чудо. В тот самый момент, когда он, заинтригованный моими рассказами, вошел в комнату, скворец, сидевший на подоконнике и увидевший незнакомца, стремглав вылетел в окно и был таков.

Мудрейший и совершенный Венец Творения, разве ты в состоянии понять, что на уме у ничтожной птахи!

«Там какая-то змея в кухне…»

Другой эпизод, о котором хочется здесь рассказать, связан с крупным полозом, который жил в той же комнате арбатской коммуналки, где обитали многие герои этих рассказов: сурки и совы, еж и тушкан, лисица и сони. Как-то в конце шестидесятых годов одна московская зоологиня по случаю своего отъезда в Израиль позвонила, чтобы узнать, не возьмем ли мы амурского полоза, жившего у нее дома. Конечно, возьмем — и вот мы с восхищением рассматриваем полутораметрового красавца, блестяще-черного с поперечными желтыми полосами. Полоз этот свободно жил в ее квартире, приползал на зов (не помню уж, как его звали) и общался с хозяйкой. Переехав к нам, он поселился в книжной полке с немного отодвинутым стеклом, которую периодически покидал, чтобы погулять по комнате, поползать по людям, поесть или погреться у батареи. В руках он вел себя спокойно, никогда не делая попыток укусить, вообще обладал очень мирным нравом и был вполне ручным, насколько это понятие применимо к рептилиям.

Нашей соседкой по квартире была очень интеллигентная старушка, много повидавшая как на своем веку (в гражданскую она была пулеметчицей в Конной армии!), так и в своем доме (каких зверей не увидишь у этих чудаков-соседей!), добрая и терпимая. Она нередко заходила в нашу комнату, общалась с собакой и другими животными, однако о полозе мы все же предпочитали умалчивать. Как-то раз, встретившись со мной в коридоре, она спросила: «Виктор Юрьевич, там какая-то большая змея на кухне ползает, наверное, ваша?» Это было сказано совершенно невозмутимым тоном, доброжелательно и спокойно, как будто речь шла о чем-то вполне обыденном: экое дело — змея в кухне… Несколько оторопев и на ходу бормоча какие-то извинения, я вошел в кухню, где беглец, чувствуя себя вполне по-хозяйски, активно ползал, с интересом обследуя новое помещение и часто высовывая раздвоенный язык. Взяв полоза в руки, показав, какой он красивый, и объяснив, что он вполне безобиден, я вновь стал извиняться: внезапная встреча с крупной змеей на кухне — вряд ли большое удовольствие для неподготовленного человека. Старушка, однако, прервала мои излияния самым доброжелательным образом, так что инцидент был исчерпан, полоз водворен в свое помещение, а дверь в комнату отныне плотно закрывалась. А теперь представьте подобную сцену с другим человеком в главной роли. Да, повезло нашему арбатскому зверью…

Непочтение к классику

Эта зарисовка посвящена лесным соням — симпатичным зверькам с большими глазами и пушистым хвостом, которые напоминают белку в миниатюре. В пойме реки Инзы (Пензенская область), где работала наша экспедиция, сони были весьма многочисленны. Кроме прочего, мы проводили учеты численности и микробиологические исследования мелких млекопитающих, отлавливая их плашками, обычными давилками-мышеловками. Расставляли их вечером линиями в разных угодьях, а рано утром обходили и собирали «урожай» — мышей, полевок, землероек. В давилках, расставленных в кустарниках и пойменных лесах, нередко оказывались лесные сони. Иногда они оставались живыми, попавшись за лапу или хвост, и мы помещали их в клетку, где они благополучно жили до конца экспедиции. Один случай мне особенно запомнился.

Как-то при очередном утреннем обходе в одну из плашек попалась соня: дужка ударила ее по шее, и зверек лежал, распластавшись на дощечке. Я вынул соню из плашки и взял в руки. С сожалением осматривая красивого зверька, я вдруг ощутил сердцебиение — не у себя, а у сони. Минуту-другую спустя зверек стал вздрагивать, шевелить лапами, а через некоторое время уселся, пьяно покачиваясь, на ладони. Когда обход был закончен и я вернулся в лагерь, соня уже совсем пришла в себя. Глядя на бодрого и веселого зверька, трудно было поверить, что пару часов назад он недвижно лежал в давилке, попав в нее головой. Этой соне крупно повезло: пружина старой плашки ослабла, спущенная дужка ударяла слабо, свободно болтаясь и немного не доходя до дощечки. К концу экспедиции набралось пять лесных сонь, которым проведению было угодно сохранить жизнь в давилках. Все они благополучно приехали в Москву и поселились все в той же арбатской комнате в довольно просторной клетке. Надо сказать, что при всей своей обаятельности и красоте сони — не самые интересные звери для домашнего содержания: будучи ночными животными, они весь день спят, так что ритмы их и нашей активности не совпадают. Поэтому зверьков удается не столько видеть, сколько слышать — по ночам из клетки доносится шум возни, беготня и визг. В неволе они не оправдывают своего названия: не впадают в долгую зимнюю спячку, а ведут вполне активную ночную жизнь. Чувствовали сони себя прекрасно, оделись к зиме в пышные шубы и изрядно потолстели.

Где-то к весне сони перебрались к одной сотруднице нашей лаборатории, которая предоставила всем пятерым полную свободу в своей комнате. Зверьки быстро освоились с новым помещением, по мере возможности приспособили его к своим привычкам и вкусам. Однажды Лена полезла в книжную полку, которую занимало многотомное собрание сочинений Л.Н. Толстого, и вынув нужный том, увидела в книге сквозную дыру вполне соответствующего диаметра. Кинувшись проверять другие тома, она обнаружила, что собрание сочинений классика русской и мировой литературы во всю длину пронизано ходом, который в последнем томе заканчивался уютным гнездом с мягкой бумажной подстилкой. И правда, «книга — лучший подарок»!

Виктор Литвин